Приключения Конана-варвара (сборник)
Шрифт:
Всадник знал, что перед ним лежит Ледник Снежного Дьявола, известный также под именем Реки Ледяной Смерти. Все, что он слышал об этом проходе, проложенном через ледник, было окутано незримым покровом страха. Его соплеменники-киммерийцы, живущие в мрачных и унылых предгорьях к западу отсюда, отзывались о Снежном Дьяволе не иначе как со страхом и ужасом, хотя никто уже не помнил, откуда это пошло. Он частенько изумлялся про себя легендам, ходившим об этом глетчере, которые приписывали ему таинственную ауру древнего зла. Говорили, что в здешних горах исчезали целые караваны, которые больше никто и никогда не видел.
Молодого киммерийца звали Конаном, и он бесстрашно отметал подобные слухи. Вне всякого сомнения, думал он, пропавшим без вести людям
Конан торопился миновать проход, чтобы спуститься в Пограничное королевство, поскольку незатейливая и во многом примитивная патриархальная жизнь Киммерии уже начала утомлять его. Его злополучный вояж в Ванахейм с отрядом светловолосых искателей приключений принес ему много шишек и шрамов, но мало денег. Кроме того, та история оставила болезненные и рвущие душу воспоминания о снежной красавице Атали, дочери ледяного великана, которая едва не завлекла его в ледовые объятия смерти.
В общем, унылый Север изрядно поднадоел ему. Он жаждал поскорее вернуться на жаркий Юг, чтобы вновь вкусить радости шелковых одежд, золотистого вина, шумных пирушек и податливой женской плоти. «Я сыт по горло, – думал он, – скучной, серой деревенской жизнью, спартанской строгостью лагерей и аскетизмом походных бивуаков!»
Его конь, осторожно ступая, принес Конана к тому месту, где ледник упирался в прямой путь вниз, к предгорьям. Конан соскочил с седла и повел своего скакуна в поводу по узкой тропинке между глетчером слева и крутым заснеженным откосом справа. В просторной накидке из медвежьей шкуры он казался еще массивнее. Под накидкой скрывалась кольчуга и тяжелый меч с широким лезвием, висевший на бедре.
Ярко-синие глаза его настороженно сверкали из-под козырька рогатого шлема, а нижнюю часть лица прикрывал белый шарф, чтобы защитить легкие от укусов ледяного горного воздуха. В свободной руке он нес небольшое копье. Там, где тропинка скрывалась под поверхностью ледника, Конан ступал с удвоенной осторожностью, тщательно ощупывая снег под ногами кончиком копья в тех местах, где, по его мнению, могли скрываться расселины. К седлу на ремне был приторочен боевой топор.
Он подошел к концу узкого прохода между глетчером и склоном горы, там, где ледник поворачивал налево, а тропинка вела вниз по широкому, постепенно понижающемуся склону, покрытому тонким слоем весеннего снега, из-под которого кое-где торчали валуны и торосы. Но раздавшийся за спиной крик ужаса заставил его резко развернуться и вскинуть голову.
Слева, на расстоянии полета стрелы, там, где поверхность ледника выравнивалась, прежде чем перейти в пологий спуск вниз, несколько косматых неуклюжих фигур окружили стройную девушку в белых мехах. Даже издалека в чистом и прозрачном горном воздухе Конан разглядел ее разгоряченное личико с розовыми щечками и гриву блестящих каштановых волос, выбившихся из-под белого капюшона. Она была настоящей красавицей.
Не тратя времени на раздумья, Конан сбросил с плеч собственную накидку и, опираясь на копье, как на шест, взлетел в седло. Подобрав поводья, он вонзил каблуки сапог в бока жеребца. Когда животное попятилось и встало на дыбы, ошарашенное поспешностью, с которой его понукали устремиться вперед, Конан уже открыл рот, чтобы издать дикий, леденящий кровь боевой клич киммерийцев, но тут же поспешно закрыл его. Юношей он частенько испускал этот клич, чтобы подбодрить себя, но годы, проведенные на туранской службе, научили его некоторой хитрости и даже коварству. Не было никакой необходимости заранее предупреждать тех, кто напал на девушку, о своем появлении.
Однако же они очень скоро услышали его. Хотя снег приглушил стук лошадиных копыт, негромкий лязг его кольчуги и скрип
Их было около дюжины, крепких горцев, вооруженных грубыми деревянными дубинками, а также копьями и топорами с кремневыми наконечниками. Коренастые, невысокие, с покатыми лбами, с короткими руками и ногами, они были одеты в потрепанные облезлые меха. Из-под косматых бровей над мощными надбровными дугами поблескивали маленькие воспаленные глазки, а толстые губы разошлись, обнажая крупные желтые зубы. Они походили на какую-то тупиковую ветвь человеческой цивилизации, философский спор о которой Конану однажды довелось услышать во дворах храмов Немедии. Но сейчас он был слишком занят, направляя своего коня на толпу чужаков и целясь копьем в ближайшего, чтобы всерьез предаваться размышлениям на эту тему. А потом он, как горная лавина, врезался в них.
Конан понимал, что единственный способ справиться с таким количеством врагов – сполна воспользоваться скоростью и подвижностью своего коня. Он должен все время быть в движении, чтобы не позволить им окружить себя. Хотя кольчуга защитит его от большей части ударов, горцы даже своим грубым оружием могут запросто убить его коня. Поэтому он направил своего скакуна на ближайшего звероподобного мужчину, стремясь оставить его по правую руку.
Когда железный наконечник пробил кости и поросшую густыми волосами плоть, горец страшно закричал, выронил дубину и попытался схватиться за древко копья Конана. Конец копья опустился, а торец, наоборот, приподнялся. Пролетая галопом сквозь рассеявшуюся банду, Конан выдернул застрявшее копье.
Позади него горцы разразились гневными и испуганными воплями. Они размахивали дубинами и жестикулировали, выкрикивая противоречивые команды. Тем временем Конан развернул своего коня и вновь направил его на толпу. Брошенное копье скользнуло по плечу его кольчужной рубашки, еще одно легко ранило коня в круп. Но он пронзил своим копьем еще одного горца и вновь вырвался на свободу, оставив позади корчащееся тело, забрызгивающее снег красным.
Во время третьей атаки пронзенный им человек упал и покатился по снегу, сломав древко копья. Вырвавшись из кольца горцев, Конан отбросил в сторону обломок и ухватился за рукоять топора, притороченного к седлу. Вновь направив коня на врагов, он наклонился вбок. Стальное лезвие полыхнуло алым в лучах заката, выписывая в воздухе жуткую восьмерку – половину петли справа и половину слева. По обе стороны от Конана на снег повалились горцы с разрубленными черепами. Снег запятнали ярко-красные брызги. Третьего горца, оказавшегося недостаточно проворным, сбил с ног и затоптал конь Киммерийца.
Подвывая от ужаса, мужчина с трудом поднялся на ноги и, прихрамывая, пустился наутек. Через несколько мгновений к нему в паническом бегстве по скользкой груди глетчера присоединились остальные шестеро. Конан натянул поводья, глядя, как уменьшаются в размерах их косматые неуклюжие фигурки, а потом едва успел спрыгнуть с седла, когда конь под ним зашатался и упал. Кремневый наконечник копья глубоко вошел в тело животного совсем рядом с тем местом, где находилась нога Конана. Одного взгляда на коня хватило Киммерийцу, чтобы понять, что тот мертв.
– Разрази Кром такого назойливого дурака, как я, который лезет не в свое дело! – в сердцах выругался он.
Он привел с собой этого жеребца из самой Заморы, ухаживал за ним, кормил и поил его всю долгую зиму. Он не стал брать его с собой, когда отправился в поход вместе с воинами Аффизира, зная, что в глубоком снегу и на предательски скользком льду толку от коня будет немного. Конан рассчитывал, что верный жеребец благополучно доставит его обратно в теплые земли, и вот теперь тот лежал мертвым, и все из-за того, что его хозяин по собственной глупости ввязался в ссору горцев, которая никоим образом его не касалась.