Приключения кузнечика Мена (с илл.)

С РАННЕГО детства я жил самостоятельно. Таков обычай нашего рода кузнечиков. И мать всегда говорила нам: «Дети, вы должны с первых же дней

привыкать к самостоятельной жизни. Очень плохо, когда ребенок долго сидит на шее у родителей. Это значит, что он всегда будет чьим-нибудь нахлебником и не совершит ничего путного в жизни». И так уж повелось у нас, кузнечиков: мать, едва лишь произведет детей на свет, сразу начинает думать о том, как устроить каждому из них отдельное гнездо.

В этом году нас родилось трое братьев, и мы прожили вместе с нашими родителями только два дня. Вечером третьего дня мать вывела всех нас из дому и поместила каждого в отдельную норку в углу большого поля. Я так и не узнал, кто и когда соорудил эти жилища. Я был младшим из всех братьев и самым маленьким, поэтому, втолкнув меня в норку, матушка положила перед входом в мой новый дом несколько сладких травинок, чтобы у меня была пища хотя бы на два-три дня.

Потом матушка спокойно ушла. Нужно сказать, что я не особенно опечалился; наоборот, я даже обрадовался, оставшись полным хозяином такого удобного места, красивого и прохладного. Я сразу же отправился осматривать все закоулки моего нового жилища, а потом вышел наружу, поднял голову и стал смотреть на небо, синевшее между тонкими и острыми побегами травы. Душа моя наполнилась гордостью, я расправил свои маленькие крылья и громко застрекотал.

Так начался мой жизненный путь. Я, конечно, не мог тогда знать, буду ли я счастлив в жизни и ждут ли меня удачи или огорчения. Да я и не задумывался над этим. Сознание собственной независимости доставляло мне величайшее удовлетворение.

Каждый день с утра я трудился в своем доме. Я копал и утаптывал землю, чтобы сделать жилище более просторным и уютным, а в самом центре норы соорудил себе спальню, в которой находилось роскошное ложе. Затем я прорыл два запасных выхода в разные стороны для того, чтобы в случае опасности можно было спастись по одному из них. С наступлением вечера я немного отдыхал, а затем выходил на воздух. Там я встречался с молодыми кузнечиками и кузнечихами, жившими по соседству, и мы все вместе мелодично стрекотали, приветствуя заходящее солнце. Как только на землю опускалась ночь, мы всем обществом устраивали гулянья посреди луга, пили прохладную росу и ели влажную траву, распевали веселые песни и грациозно танцевали, пока небо не начинало серебриться. Когда же на востоке поднималось солнце, окидывая строгим взглядом просыпающуюся землю, мы расходились по домам. И так изо дня в день, из ночи в ночь, каждое утро и каждый вечер. Что и говорить, такая жизнь, которую ведем все мы, кузнечики, довольно однообразна!

Так как я был умерен в еде и питье и работал разумно, не переутомляясь, то рос я очень быстро и вскоре превратился в сильного и рослого юношу-кузнечика.

Тело мое приобрело очень приятную для глаз коричневую окраску. Мои длинные ноги стали очень сильными и мускулистыми, а щетинки на них — необыкновенно острыми и твердыми. Когда мне хотелось испытать их боевую силу, я, подняв ногу, изо всех сил ударял ею по стеблям травы, и травинки сразу падали на землю, словно срезанные ударом ножа. Мои крылья, прежде совсем короткие, вытянулись вдоль всего тела, доходя до самого хвоста, и каждый раз, когда я раскрывал их, они расправлялись с приятным жужжанием. Голова моя стала большой, и я поднимал ее горделиво и заносчиво, а белые и острые клыки грозно выдавались вперед, как два больших серпа. Мои длинные усы лихо загибались кверху, придавая мне вид чрезвычайно воинственный и отважный. Я очень гордился своими усами и постоянно щеголял ими перед всеми соседями и соседками. При каждом удобном случае я, как бы невзначай, проводил

передними лапками по усам, чтобы все могли убедиться в их необыкновенной длине и гибкости.

Я расхаживал повсюду с заносчивым видом, раскачиваясь на длинных ногах и помахивая усами. Сделавшись необычайно высокомерным, я постоянно ссорился и бранился с кузнечиками, жившими по соседству. Так что теперь, когда я начинал стрекотать по вечерам, никто не отвечал мне. Соседи, хорошо изучившие мой задиристый нрав, не разговаривали со мной. Должно быть, они просто избегали меня, но я тогда воображал, что они меня боятся, и еще больше уверовал в свою силу и храбрость. Часто в молодости мы склонны переоценивать свои достоинства и толковать в свою пользу многие поступки окружающих. Поэтому, когда я колотил застигнутых мною на краю поля молодых саранчих или пинками отгонял от берега нашего болота маленькую рыбку Гаунг Во. Я воображал себя самым грозным и могущественным героем, достойным стать во главе всех живых существ на земле.

Боже мой, откуда мне было знать, что те злостные и недостойные поступки, которыми я хотел возвеличить и прославить себя, на самом деле только доказывали мое собственное невежество! Правда, позже, когда я пережил множество несчастий, выпавших на мою долю, и научился ценить жизнь, несколько раз избавившись от смерти, я раскаялся в своих проделках и понял, что если бы я каждый раз дал себе труд хоть немного задумываться над тем, что делаю, то никогда не совершил бы ничего подобного. Расскажу вам об одном из таких поступков, заслуживающих сожаления.

Недалеко от моей норы находилось жилище одного кузнечика из рода Чуи. Этот Чуи, темнокожий, как и все его родственники, кажется, был моим ровесником, но я всячески третировал его, потому что он происходил из более слабого семейства и очень боялся меня. Он был совсем маленького роста, его куцые крылья едва достигали середины живота, и издали казалось, будто он носит жилет. На месте усов торчали жалкие обрывки, и на лице его постоянно было какое-то туповатое и униженное выражение. Он с трудом добывал себе пропитание и никогда не был, уверен в том, что завтра наестся досыта. И гнездо его, выкопанное почти на поверхности земли, конечно, не могло идти ни в какое сравнение с моим глубоким и удобным домом, имеющим несколько запасных выходов. Однажды я пришел к нему в гости и удивился ужасному беспорядку, царившему в его убогом и неприглядном жилище. Я назидательно сказал:

— Что же ты, братец, живешь так безалаберно! Что это За дом, в котором нет глубокого помещения и запасных выходов? Если кто-нибудь захочет разрушить твое жилище, то тебе сразу же придет конец. Вот взгляни-ка: каждый раз, когда ты влезаешь в это гнездо, как я сейчас, то твоя спина торчит над землей, и даже тому, кто станет на самом краю нашего большого луга, будет хорошо видно, в каком уголке своего жилища ты находишься. Вообрази, что тебя заметит какая-нибудь птица, — она, конечно, тут же клюнет тебя в спину. Как ты думаешь, что из этого получится? Ах, как это глупо и бестолково! И ты, простофиля, стал уж совсем взрослым кузнечиком, а ума себе не нажил!

— О уважаемый Мен, — печально отвечал мне Чуи. — Я тоже хотел бы быть таким же умным и ловким, как вы, но у меня ничего не получается. Всю ночь в поте лица я ищу себе пищу и к приходу дня так устаю, что у меня не остается ни малейших сил, чтобы углублять свое жилище. Где уж мне гулять и распевать, как вы! Я тоже часто думаю, что жить так очень опасно, но у меня нет ни сил, ни денег… Что же мне остается делать! Всем беднякам бывает так же трудно, как и мне, уважаемый Мен! Есть, правда, у меня одна мысль… Если бы вы разрешили мне сказать вам…

Чуи стал смущенно топтаться на месте, словно что-то мешало ему говорить. Я покровительственно произнес:

— Ладно, можешь говорить, я готов тебя выслушать.

Тогда он робко взглянул на меня и сказал:

— Я очень благодарен вам, уважаемый Мен, за ваше сочувствие и заботу. Как было бы хорошо, если бы вы разрешили мне прорыть ход к вашему великолепному гнезду, чтобы в случае угрозы я мог там укрыться и спокойно переждать опасность.

Я обнажил зубы и презрительно свистнул.