Приключения на дне моря

Велтистов Евгений Серафимович

Самая короткая глава

Воскресенье. Светит солнце. С Ангары ветерок. Я иду по улице, а впереди меня скачут мальчишки — Непейвода, Пли и Молекула. Строители сегодня отдыхают. Только студенты на лавочках уткнулись носом в книги. В отделе подготовки кадров

сегодня экзамен, потому что на неделе студенты работают. Мы сказали им: «Счастливого пути!» — хотя никто никуда не уезжал.

На главной улице молодежь сажала цветы. Лежали свободные лопаты. Мы взяли их и посадили четыре кустика рассады. Будут цвести в Постоянном наши цветы!

А над Ангарой по будущей набережной прогуливались моряки. Непейвода замер, глядя на реющие за их спинами ленточки. «Тихий океан», — читали мы на всех бескозырках. Это были старые друзья братских строителей, приехавшие к ним в гости.

Заглянув в газетную витрину, я прочитал заметку о двух неизвестных мальчиках, заметивших в тайге пожар. Конечно же, газета писала про Непейводу и Молекулу. Мы с Пли крепко пожали героям руку.

Пока мы обсуждали заметку, гости и хозяева обступили эстраду, стоявшую среди сосен в сквере. И один из моряков, держа в руках бескозырку, горячо говорил о крепкой дружбе с ангарскими строителями.

— Пусть она будет широка, как Тихий наш океан, и глубока, как ваш сибиряк — Байкал.

Моряк с Тихого океана вручил строителям яркие флаги расцвечивания, которые поднимаются на корабле в праздник, красный вымпел и разные морские приборы. Потом юноша с комсомольским значком вывел на трибуну забавного медвежонка и сказал, что строители в знак крепкой дружбы дарят его морякам. Пусть забавляет медвежонок матросов.

— Миша! — закричал Пли.

Но в этот момент все захлопали и потеснились к трибуне, чтобы разглядеть медвежонка, вставшего на задние лапы.

И вдруг из-за дерева выскочил мальчишка с красными флажками. Он был одет в тельняшку, на голове — бескозырка. И только короткие штанишки выдавали, что мальчишка не юнга с Тихого океана, а просто юный моряк из Братска.

Моряк прыгнул на лавочку рядом с нами и быстро замахал руками.

«Ви-жу Тихий океан, вызываю командира», — прочитал Непейвода знаки морской семафорной азбуки и спросил:

— Что это значит?

На сигнал легкой походкой явился седой человек в кителе. За ним следовал отряд мальчишек с такими же сигнальными флажками.

Непейвода взвизгнул и кинулся к командиру мальчишек-моряков.

— Пусть ветер порвет мои паруса, если это не племянник! — удивленно воскликнул человек в кителе. — А я как раз вас ищу!

Он нагнулся к мальчишке и пощекотал его лоб своими белыми бровями. Они нависали над глазами козырьком и напоминали два паруса. Это и был Фома Фомич Ладочкин.

Как рождалась картина

Чудаки

мы и растяпы! Искали Ладочкина в тайге, среди лесорубов и плотников, и не догадались, что не мог старый лоцман уехать от Ангары. А уехал-то он всего на полкилометра от затопленной улицы Набережной. Вон на берегу его дом с вышкой над всеми крышами главенствует. И флаг там на шесте полощется. Издалека видно, что это спасательная станция. Как же капитан Непейвода не заглянул сюда и не спросил: «А кто на спасательной станции начальник? Не мой ли дядя, случайно?..» И я тоже не догадался…

Но и почтальоны не разыскали в этой суматохе Ладочкина и не принесли ему нашу московскую телеграмму о том, что мы выехали в Братск. Так что трудно сказать, кто больше всех был виноват в долгих поисках…

…Готовилось перекрытие Ангары. В Постоянный нагрянула целая армия журналистов, писателей, фотокорреспондентов. Мы переехали из гостиницы к дяде Непейводы — в дом с вышкой и круглыми окнами.

Однажды чуть свет раздался вопль Непейводы:

— Человек на Падуне!

Капитан скатился с вышки, размахивая морским биноклем, и, задыхаясь, закричал:

— Погибает! Машет руками! Честное слово, он просит помощи!

По команде Ладочкина мы схватили висящие на стене багры, спасательные круги, веревки и выскочили на улицу. Лоцман торопливой рукой включил колокола громкого боя, и с крыши станции понеслись настойчивые звуки тревоги.

Как из-под земли, явился коротенький человек в тельняшке, и Ладочкин приказал ему:

— Пускай мотор!

Через минуту спасательный катер «Таймень» мчался полным ходом к каменной стене, перед которой река вставала на дыбы.

Отдавая команды, Ладочкин всматривался в приближающиеся камни. Действительно, на одном из них виднелась фигура человека. Только он не махал руками, не звал на помощь, а спокойно сидел к нам спиной.

— Пусть ветер порвет мои паруса! Это же Костя-художник! — рявкнул Ладочкин, грозно шевеля мохнатыми бровями-парусами. — Ах ты, пятка якоря! Обязательно надо ему малевать в запретной зоне! И лоцман крикнул мотористу: — Малый ход! Будем снимать нарушителя!

Я посмотрел в бинокль и ахнул. Человек сидел на раскладном стульчике и рисовал, держа в левой руке палитру, а в правой — кисть, словно вокруг него была не кипящая вода, а зеленая полянка с цветочками.

Художник не замечал нашего катера. Невдалеке от него река ударялась о каменный барьер Падуна и ревела, как сотня мощнейших самосвалов. А катер наш сигналил что есть мочи.

Наконец наши гудки замечены. «Таймень» развернулся, и с кормы к художнику полетел моток веревки. Робинзон сел в свою маленькую лодку, которая каким-то хитрым способом была привязала к гладкому камню, и катер медленно потащил ее от порога.

Так вот он каков, грозный Падун! Подковой перегородил Ангару от берега до берега и оставил своевольной сильной реке только узкое жерло для прохода. Легко ломает Падун почтенные трехсотлетние бревна, а те, которых допускает в жерло свое, ударяет о страшный камень Черныш, потом о камень Язык, и выскакивают они беленькие, оструганные.