Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея
Шрифт:
— Да тебе-то что, борода?
— Нет, уж ты, брат, не кобянься, лучше будет, ей-ей лучше будет! а не то, брат, не выгородишься отсюда; уж я тебе говорю, я ведь не отстану от тебя — понимаешь?
Новичок посмотрел на плутовскую рожу с острой бородкой, которая так настойчиво делала ему допросы.
— Если по делу попал, так говори: доказательно или нет?
— Я, приятель, не по делу здесь, а по наговору.
— Приятель еще не приятель, а будем приятелями; по наговору, брат, хуже, чем по делу, я тебе скажу; примерно вот, я бы на допросе показал, что ты потчевал меня в трактире да подговорил на какое дело…
— Пьфу, дурак какой! Кто ж тебе поверит?
— Кто? кому следует, тот и поверит. А я тебе вот что скажу: хочешь на волю?
— Эй, ребята, смотрит-ко, француженку какую-то привезли! Пойдем! — крикнул один из заключенных.
— Триша, пойдем! — сказал он, проходя мимо острой бородки.
Толпа двинулась к воротам женской половины.
— Вот сейчас выйдет из канцелярии.
В самом деле, привезенную женщину вскоре вывели под руку из канцелярии. Несмотря на простую одежду, во всей наружности ее было что-то горделивое, хотя и страдальческое. Бледное лицо ее было нежно, впалые глаза не бессмысленны. Охая, она вышла, окинула взором безобразную толпу, и взор ее остановился на упомянутом нами человеке в пальто. Движением головы, взора и дрожащих губ она страшно погрозила ему.
— Что, она тебе знакома, что ли? — спросила новичка стоявшая подле острая бородка.
— Да, вот это-то и есть та безумная, которая привязалась ко мне и оговорила меня.
— А кто ее разберет, что она, безумная или нет, ведь она француженка, говорят; а ты-то сиди да посиживай; да еще как я поднесу тебе, так, брат, тебя, того, сперва распишут; а потом, знаешь куда?
Новичок содрогнулся..
— Черт! ты шутишь или нет?
— Нет, не шучу; а я тебе скажу вот что: хочешь по рукам?
— Вместе грабить или резать? Врешь, любезный! Что будет то будет, а я тебе не товарищ.
— Не бойся, тут худого ничего не будет, ей-ей ничего; а так, штука, багатель! [113]
— Говори.
— Давай руку! Не бойся, все будет честно.
— Что за руки, говори просто, в чем дело.
— Я, пожалуй, скажу; да скажу тебе и вот что: уж если повихнешься, так я на тебя горы взвалю; мне все равно пропадать. Вот видишь, смекай: я был у купца Василья Игнатьича Захолустьева приказчиком; а у него был славный чайный завод, да дрянной сынишка, Прохор Васильевич. Вздумал он заводить суконную да филатурную фабрику и вымолил у отца дозволение ехать в чужие земли машины заказывать; такие машины, каких в целом свете нет: сами овец стригут, сами шерсть на сорты делят, сами аглицкое сукно ткут, ну, словом, из машины выходят готовые штучки сукна самой лучшей доброты, всех колеров. А про филатуру и говорить нечего: бывало, красные девушки прядут, сами песни поют; а теперь всё самопрялки, всё с органами: под немецкую музыку, хошь не хошь ты, а пляши. Да дело не о том; а вот что я тебе скажу: поехал Прохор Васильевич, да и поминай как звали, вот уж другой год ни слуху ни духу. Понимаешь?
113
[113] Пустяки (франц.).
— Ну, что ж из этого?
— А вот что я тебе скажу: Василий Игнатьич за сына согнал меня от себя: виноват я, что Прохор Васильевич брал деньги без спросу;
— Ладно, — отвечал новичок.
— Коли ладно, так я тебе вот что скажу: ты конь, а поводья у меня в руках: вывезешь на славу, будет все ладно, а заноровишь — извини!
— Ах ты, шитая рожа, вязаный нос! Мало тебе зубов-то отец выколотил за меня! — крикнул новичок, — мошенник Тришка вздумал на мне верхом ездить!
— Да неужели это вы, сударь Прохор Васильевич? — проговорил, оторопев, озадаченный, словами новичка, острая бородка, всматриваясь в него.
— Не узнал, плут?
— Признал, да не узнал… да нет! пьфу! Новичок захохотал во все горло.
— Ну, брат, озадачил! да в тебе бесовская сила! как заговорил да замотал головой — живой Прохор Васильевич! Ах ты собака, да кто ты такой?
— Черт! — отвечал новичок.
— Ей-ей черт! с тобой можно дела делать!.. А в списках-то как ты значишься? Верно, ни роду ни племени не имею, откуда — не помню, имя и отчество позабыл: так? Теперь, я тебе вот что скажу…
Зазвенел колокол, староста закричал: «По местам, на перекличку!»
— Эх, досада! — сказал острая бородка, — ну, до завтра, приятель!
— Торопиться не для чего, — отвечал новичок, — тише едешь, дале будешь; притом же здесь очень недурно: кормят калачами… «Вот она, нужда-то, где заставит калачи есть! Насилу понял пословицу! Ну, брат Вася Дмитрицкий, посмотрим, какая будет тебе доля дальше!»
Новичок, в котором мы узнаём героя повести, отправился на перекличку.
— Прибылых отдельно, — сказал смотритель, выходя со списком, — который тут неизвестный, выдающий себя за графа Черномского?
Никто не отвечал.
— Ну, ты, что ли?
— Нет, не я, — отвечал Дмитрицкий.
— Как не ты?
— Я никогда не выдавал себя за графа Черномского; я ехал с одним графом Черномским, а какая-то сумасшедшая женщина привязалась ко мне…
— Да это вы покажете на допросах; а теперь нам нужно внести в список имя и прозвище.
— При допросе скажу я и свое имя, — отвечал Дмитрицкий.
— Ну, в таком случае в общую!
— Ваше благородие, женщина, что привезли ввечеру, нейдет на перекличку, бормочет что-то по-своему, бог ее знает, хоть тащи за руки и за ноги, — сказал пришедший унтер-офицер.
— Верно, иностранка; перевести ее в особую!
— Ай да молодец, Саломея Петровна, — проговорил Дмитрицкий, уходя за прочими заключенными.
На другой день, когда уже вся честная компания замка, после раздачи калачей, которыми наделил всех какой-то почтенный купец, прогуливалась по двору, вдруг от ворот пошла весть: «Стряпчий [114] приехал!» — и вслед за ней вошел, сопровождаемый смотрителем, какой-то в мундирном фраке щегольски одетый чиновник. Все заключенные затолпились около него с поклонами. Одна рыжая борода, растолкав прочих и выдавшись вперед, снова поклонился.
114
[114] Ходатай по судебным делам, судейский чиновник.