Приключения, почерпнутые из моря житейского
Шрифт:
Произнеся торжественно эти слова, как тайну великого открытия, он поднял еще выше указательный палец и молча не сводил выпученных глаз с Рамирского, как будто давая ему время прийти в себя от удивления.
Рамирский действительно был поражен потоком слов навязанного на него Ивана Карповича и не знал, как отделаться от беды. Глаза его следили за поэтом. К счастию, какая-то звезда, ходившая по комнате как будто с подставкой под бородой, вдруг подошла и спросила:
– О чем рассуждаете, Иван Карпович?
– А вот, изволите ли видеть, – начал Иван Карпович, то к звезде, то к толстой особе,
Рамирский, не теряя времени, отступил шаг, другой от оратора; далее, далее; отыскал в толпе поэта, хотел у него что-то спросить, но поэт декламировал какому-то внимательному слушателю целую поэму наизусть.
«Мучитель!» – думал Рамирский, выжидая с нетерпением конца поэмы.
– Пойдем к дамам, mon cher, – шепнул ему Дмитрицкий, – спросим у них, кто превосходнее пишет: Сю или Занд? Это будет забавнее.
– Сейчас, сейчас, – отвечал Рамирский.
– О, да тебя можно кормить стихами! – оказал Дмитрицкий.
Поэт был в восторге, что нашелся добровольный слушатель. Он вышел из себя и начал громко декламировать.
– Что это такое? – раздалось со всех сторон. И все двинулось с места «обступило его.
– А, вот это дело другое! – сказал Дмитрицкий, – на человека, который беснуется, любопытно смотреть, и я не прочь от других.
Разгоряченный поэт, кончив какой-то ропот на людей стихами:
В который день вас создал бог?Вы человеки или звери? –окинул мрачным взором всех слушателей и стал стирать пот с своего лица.
– Браво! – вскричал Дмитрицкий.
– Это глупый сюрприз! – проговорила тихо хозяйка, пожимая плечами.
– Charmant! [279] – повторил Дмитрицкий, – посмотри, mon cher, как все допрашивают друг друга взорами: «В который день вас создал бог?…» Однако же не довольно ли на первый раз, не пора ли? Я думаю еще проехать отсюда в английский клуб.
[279] Великолепно (франц.).
– Сейчас, сейчас! – отвечал Рамирский, подходя к юному поэту, которого еще допрашивали некоторые, что он читал.
Но к нему не было доступа. Он снова начал декламировать стихи.
– О боже мой! о чем я хлопочу. Поедем! – сказал, наконец, Рамирский.
– Тебя, кажется, свел с ума этот пиит своими стихами.
– Ах, да, они мне напомнили…
– Что такое?
– Не спрашивай теперь, – грустно!
– Ну, перед тобой; будем говорить о посторонних вещах. Каков литературный вечер? Мы, впрочем, рано уехали. Там один заслуженный поэт, как мне сказала хозяйка, будет читать стихотворение под заглавием «Горы» или «Горе», она еще сама наверно не знает. По обычаю, всех потребителей литературы загадят за преферанс, а производители сами себя слушают и, по системе взаимного восхваления и должного приличия, вслух кричат: «Какой
– Ах, нет!
– Полно, не отрекайся. Грусть, mon cher, то же сновидение, в котором, как ни одевайся, все гол. Ну, до свидания!
– До завтра? – сказал Рамирский, выходя из кареты.
– Уж, конечно, я ворочусь поздно.
Войдя в переднюю номера, Рамирский заметил стоящего у дверей отставного офицера жалкой наружности.
– Что вам угодно?
– Вы изволили приказать явиться к себе! – робко отвечал офицер.
– Я?… Я не имею чести знать вас.
– Так я ошибся-с…
– Впрочем, здесь стоит также господин Волобуж.
– Так точно-с, они, верно, и приказали.
– Но он возвратится поздно. Вы пожаловали бы завтра поутру.
– Очень хорошо-с! – сказал офицер, кланяясь.
Но вдруг на лестнице раздался звучный напев: «Ла, ла, ла, ла!» Магнат обыкновенно, проходя крыльца, сени, передние, подавал о себе голос какой-нибудь итальянской арией.
– А! это вы, – сказал он, заметив офицера, – очень рад! Что ж вы ждете меня в передней? Я ведь не такой большой господин, у которого для людей, имеющих в нем нужду, нет другого места, кроме как у порога. Милости просим! Так вам нужна помощь? У вас жена, дети?
– Жена, дети-с…
– Жена и дети? скажите пожалуйста!… Здравствуй, mon cher!… Я раздумал ехать в клуб. Забыл взять деньги, а это худой знак… Куда ж вы?
– Может быть, я беспокою? – сказал офицер.
– Э, нисколько. Так у вас жена и дети? Кажется, трое детей?
– Трое-с.
– Да нет, у вас четверо.
– Виноват, так точно-с!
– И жена на сносе?
– Так точно-с.
– А велики дети?
– Старшей девочке так уж лет шесть-с.
– Вы на службе женились?
– Нет, уж вышедши-с.
– Да вы, кажется, и в отставке-то недавно?…
– Не так давно-с, другой год…
– Другой год! а! И женаты, следовательно, также другой год. Стало быть, на первый же случай бог вам дал тройни, да и не то чтоб грудных младенцев, а уж так на возрасте… лет по пяти, не правда ли?
– Как-с? – проговорил офицер, смутясь.
– Да уж так, не иначе! Поверьте мне, что так! Вот, mon cher, как бедных людей преследует судьба: богатым совсем не дает детей; а тут человеку, который не знает, как сам себя прокормить, вдруг залпом троих подросточков… Э-эх, Федор Петрович,.стыдно! Вот уж этого-то не ожидал от вас!
Офицер побледнел, задрожал как лист, приподнялся со стула как уличенный в преступлении.
– Стыдно, господин Яликов, промышлять таким обманом!
– Не погубите-с! – проговорил Яликов, готовый упасть на колени.
– Полноте, что вы это! Как ты думаешь, mon cher: y человека было огромное состояние, была жена, – образованная дама высшего тона, – все с рук спустил! И вот теперь в каком положении!
– Кто, я с рук спустил? – проговорил жалобным голосом '•1.чиков, – неправду вам сказали-с, ей-ей неправду! Вот вам Христос, что я ни душой, ни телом не виноват!