Приключения Родрика Рэндома

Смоллет Тобайас Джордж

— Клянусь честью и спасением, мадам, вы, право же, принимаете меня за кого-то другого! Я питаю чрезвычайное почтение к вашему полу и, право же, мадам, неспособен нанести ни малейшего оскорбления какой бы то ни было леди. К тому же, мадам, если память мне не изменяет, я до сей минуты никогда не имел чести вас видеть, клянусь спасением моей души, мадам!

— Как, предатель! — возопила она. — Значит, ты от меня отрекаешься? Принимаю за другого! Как бы не так! Слишком хорошо я знаю это красивое, пленительное лицо, слишком хорошо я знаю этот лживый чарующий голос!.. Увы, джентльмены, раз этот негодяй жестокостью своею принуждает меня открыть нашу тайну, то знайте, что сей изменник, благовидно прикрываясь честными намерениями, покорил мое сердце и, воспользовавшись своей победой, похитил у меня сокровище девственности, а затем бросил меняла произвол судьбы! Я уже четыре месяца

беременна от него, родственники выгнали меня из дому, и я стала жертвой скорби и нужды. Да, злодей! — крикнула она, повернувшись к Уэгтейлу. — Тигр! Распутник! Тебе слишком хорошо известно мое положение, но я вырву из твоей груди это неверное сердце и избавлю мир от такого чудовища!

С этими словами она бросилась к доктору, который С непостижимым проворством перепрыгнул через стол и спрятался за спину Брэгуела, тогда как остальные пытались утихомирить взбешенную героиню. Хотя все присутствующие притворялись крайне удивленными, я мог легко подметить, что это была затея, придуманная ими с целью повеселиться на счет доктора, и, отнюдь не заботясь о последствиях, я присоединился к заговорщикам и забавлялся бедственным положением Уэгтейла, который со слезами на глазах молил собравшихся о защите, утверждая, что он повинен в преступлении, ему приписываемом, не более, чем зародыш в утробе, и в то же время намекая, что сама природа лишила его возможности совершить подобный проступок.

— Природа! — закричала леди. — Природа здесь ни при чем! Он нанес мне оскорбление с помощью волшебных чар и заклинаний, иначе как могло бы случиться, чтобы женщина стала прислушиваться к льстивым речам такого пугала? Да разве эти совиные глаза созданы для нежных взглядов? Разве можно восхищаться этим лицом мертвеца? А этот рот, похожий на подкову, разве он создан для поцелуев? Нет, нет, своим успехом вы обязаны вашим фильтрам, вашим зельям и заклятьям, а вовсе не вашим природным способностям, во всех отношениях гнусным и презренным!

Доктор подумал, что теперь ему представляется случай окончательно оправдаться, и попросил обвинительницу успокоиться всего на полчаса, а за это время он берется доказать, сколь нелепо верить в силу заклинаний, каковые являются попросту бреднями, порожденными невежеством и суеверием. Вслед за этим он произнес весьма ученую речь о природе идей, о могуществе и независимости разума, о свойствах возбуждающих лекарств, о разнице между склонностью к половым излишествам, вызываемой многими лекарственными травами, и страстью, сосредоточенной на одном предмете, к которой может привести лишь здравый смысл и размышление; закончил он патетическим увещанием, указав, что имел несчастье навлечь на себя преследование озлобленной леди, которую он никогда не оскорблял и до сего дня даже не видел, — леди, чьи умственные силы, по всей вероятности, столь пострадали от перенесенных ею бедствий, что невинному человеку грозит опасность погибнуть из-за ее безумия,

Едва успел он закончить свои рассуждения, как покинутая принцесса возобновила свои сетования и предостерегла компанию против его красноречия, которое, по ее словам, способно повлиять на самых беспристрастных судей в христианском мире. Бентер посоветовал ему, как единственное средство спасти репутацию, жениться на ней без промедления и вызвался сопровождать его для этой цели к Флитской тюрьме, но Слейбут предложил купить для ребенка отца, а за матерью закрепить приличное обеспечение. Рентер обещал усыновить младенца gratis. Уэгтейл готов был молиться на него за такое великодушие и хотя упорно заявлял о своей невиновности, однако соглашался на все, только бы не подвергали сомнению его незапятнанную репутацию. Леди отвергла это предложение и настаивала на супружеских узах.

На защиту доктора выступил Брэгуел, взявшийся избавить его за полгинеи от ее назойливости, после чего Уэгтейл проворно вытащил кошелек и вручил его своему другу, который, вынув из него полгинеи, подал ее истице и посоветовал ей возблагодарить бога за такую удачу. Получив вознаграждение, та притворно захныкала и попросила, чтобы лекарь, раз уж он от нее отрекся, подарил ей на прощанье хотя бы поцелуй. На это его заставили согласиться, хотя и очень неохотно, и он приблизился с присущей ему важностью, чтобы облобызать ее; тогда она вцепилась ему зубами в щеку и стиснула их, а он взревел от боли, на потеху всем присутствующим. Затем, полагая своевременным освободить его, она низко присела перед всей компанией и покинула комнату, оставив доктора поверженным в ужас, который вызван был не столько болью, сколько опасениями, каковы могут быть последствия укуса, ибо к тому времени он убедился в ее безумии.

Бентер

прописал прижигание и сунул в огонь кочергу, чтобы раскалить ее и прижечь укушенное место. Актер полагал, что Брэгуел должен выскоблить пораженную часть щеки острием своей шпаги, но художник воспрепятствовал этим страшным операциям, порекомендовав бальзам, который находился у него в кармане и всегда излечивал от укусов бешеной собаки. С этими словами он достал пузырек с черной краской, которой без промедления намазал не только больное место, но и разукрасил всю физиономию пациента, придав ей устрашающий вид. Коротко говоря, бедняга был так сокрушен боязнью и огорчением, что я искренно пожалел его и отправил домой в портшезе вопреки желанию всех присутствующих. Такая моя вольность обидела Брэгуела, который заявил о своем неудовольствии, разразившись руганью и угрозами, но не обращаясь, однако, ко мне, что было подмечено сидевшим рядом со мной Слейбутом. С целью вызвать ссору, он шепнул мне, что, по его мнению, Брэгуел меня оскорбил, но, конечно, каждый — лучший судья в делах, его касающихся. Я громко ответил, что не позволю ни мистеру Брэгуелу, ни ему оскорблять меня безнаказанно и не нуждаюсь в его советах, как мне надлежит вести себя. Он почел нужным принести тысячу извинений и заявил, что даже не помышлял меня обидеть; тем временем Брэгуел прикинулся спящим, дабы не было необходимости обращать внимание на происходящее. Но актер, более жизнерадостный и менее осторожный, чем Слейбут, не желал, чтобы тем и закончилось дело, растолкал Брэгуела и потихоньку сказал ему, будто я его ругал и грозил приколотить дубинкой. Об этом я узнал, когда тот вскочил и крикнул:

— Тысяча проклятий! Вы лжете! Ни один человек не посмеет так срамить меня! Мистер Рэндом, вы ругали меня и грозили прибить?

Я отрицал это обвинение и предложил наказать негодяя, пытавшегося посеять раздор в нашей компании. Брэгуел выразил свое одобрение и обнажил шпагу. Я последовал его примеру и обратился к актеру с такими словами:

— Эй вы, мистер Рентер! Я знаю, вы хорошо умеете подражать и проказливы, как обезьяна, потому что видел, как вы не раз упражнялись в сих способностях сегодня на мне и на других. А теперь я хочу посмотреть, отличаетесь ли вы также еще и проворством. Посему извольте немедленно прыгнуть через эту шпагу!

Я вытянул руку, держа шпагу горизонтально на высоте трех футов от пола, и крикнул:

— Раз… два… три… хоп!

Но вместо того, чтобы исполнить команду, он схватил свою шляпу и шпагу и, подражая манерам, чванному виду и голосу Пистоля, разразился такими возгласами:

— Ха! Неужто должен я совершить сей бесславный прыжок лесной обезьяны, пойманной в горном лесу! Смерть, убаюкай меня, сократи мои горестные дни и положи мою голову на колени фурии!

Это шутовство не оправдало его ожиданий, ибо к тому времени компания возымела желание увидеть его в новой роли. Мистер Бентер попросил меня держать шпагу фута на два повыше, чтобы актер получил возможность показать свое усердие. Художник сказал ему, что, если представление пройдет с успехом, он порекомендует его, как волтижера, владельцам Сэдлерс Уэлс, а Брэгуел, крикнув: «Прыгай во славу короля!», так искусно кольнул его острием своей шпаги в ягодицы, что художник тотчас же прыгнул и, найдя дверь никем не охраняемой, скрылся в одно мгновенье, радуясь, несомненно, что так легко уплатил свою долю по счету.

Было уже около двух часов ночи, и мы, расплатившись, вышли на улицу. Художник улепетнул, не попрощавшись. Билли Четтера, лишившегося способности говорить и держаться на ногах, отправили в бани, а Бентер и я проводили Брэгуела в кофейню «Молль Кинг», где он надавал пинков полудюжине голодных шлюх, после чего мы оставили его заснувшим на скамье, а сами направились к Чаринг-Кросс, неподалеку откуда жили мы оба.

Природная холодность моего спутника уступила действию вина, и он удостоил меня дорогой многих комплиментов и изъяснений в дружбе, на которые я давал приличествующие случаю ответы и выразил удовольствие, что своим поведением изгладил неблагоприятное впечатление, какое произвел на него вначале. Он был удивлен и попросил меня объясниться, после чего я упомянул о том, что подслушал в кофейне, где он говорил обо мне Уэгтейлу. Он расхохотался и принес искренние извинения за допущенную вольность, заверив меня, что моя внешность весьма расположила его в мою пользу и что его замечание было вызвано желанием подшутить над торжественным тоном доктора. Я был очень обрадован, что это недоразумение разъяснилось, и немало польщен добрым мнением обо мне сего остроумца, который на прощание пожал мне руку и обещал встретиться со мной на следующий день за общим столом.