Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана

Милошевич Сергей

Подойдя к шифоньеру, Шура выдвинул один из ящиков и извлек из него целую груду париков, накладных усов, бород, бровей и бакенбард самых различных расцветок — от седых и рыжих до иссиня-черных.

— Когда-то давно всю эту мишуру по моему заказу исполнил один гример Одесского русского драматического театра, — объяснил он. — Порой требуется изменить внешность — когда занимаешься слежкой, скажем, или еще в силу каких-то причин. Вот тут-то они меня и выручают. Ну-ка, сынку, давай тебе патлы примерим.

Подобрав Диме парик и усы с бородкой «а-ля Михаил Козаков», Холмов сел за стол, вырвал из записной книжки листок бумажки

и принялся что-то писать мелким почерком.

— Во чтобы-то ни стало тебе необходимо передать сегодня же эту записку Хомякову, — кончив писать, обратился он к Диме. — Здесь я изложил наш план. И скажешь ему, чтобы после прочтения он эту записку обязательно сожрал! Так. Ну, а я поехал к своим корешам, Вовке Гулию и Сереге Шандуре, попрошу их подключиться завтра к нашей «комиссии». Встречаемся вечером здесь.

Однако, столь блестяще задуманная операция едва не сорвалась в последний момент.

— Психболъницу закрыли на замок! — едва вбежав в комнату, сообщил запыхавшийся Дима. — Никого не пускают, вход и выход разрешен только обслуживающему персоналу, строго по пропускам. Это наш главврач сделал по просьбе начальника спецотделения. Они там все на ушах, марафет к приезду комиссии наводят. Ну, и не хотят, чтобы кто-то из посторонних по двору слонялся в это время, а также во время работы комиссии. Откроют только послезавтра. Представляешь, теперь нас без документов туда и на порог не пустят, значит и к спецотделению мы хрен доберемся.

— Черт побери, что же делать?! — завертелся на месте Холмов, словно собака, которой под хвост попал репей. — Все пропало, больше такого случая не представится. Что, неужели в спецотделение никак нельзя проникнуть, минуя вход в психбольницу?

— Конечно нет, ты что, забыл, что оно со всех четырех сторон окружено корпусами больницы. Все первые этажи зарешечены, не пролезешь. Немного помолчав Дима добавил.

— Но кое-какой план у меня созрел. Я поменялся сменами и буду сегодня дежурить в ночь. Где-то за полночь, когда все успокоятся и на улице не будет лишних свидетелей, я втащу тебя и твоих друзей по простыне на второй этаж. Переночуете в одной из палат, а утром мы как ни в чем ни бывало отправимся в спецотделение. Так даже достовернее будет, руководство спецотделения подумает, раз мы прошли кордоны на входе, значит документы у нас в самом деле в порядке и мы — это мы, то есть комиссия…

— План хороший, только, к сожалению, я уже своих корешей предупредить не успею, — вздохнул Холмов. — Серега сегодня в ночь тоже дежурит, а Вовчик у своей очередной бабы собирался ночевать, а где она живет — бес ее знает. Мы в девять утра у меня договорились собраться, а теперь… Так что придется нам действовать самостоятельно — назад дороги уже нет. Ладно, там что-нибудь придумаем. В общем, в час ночи я жду твоего сигнала у главного корпуса больницы…

… Успешно проникнув в психбольницу, Шура переоделся в больничную пижаму, которой его снабдил Дима (на всякий случай, чтобы не привлекать внимание) и, зевая, рухнул на койку. «Господи, и куда только не забросит судьба человека моей профессии,» — сонно подумал он, прислушиваясь к храпу психически больных лежащих на соседних койках. — «Но что же, в самом деле, делать с остальными членами комиссии?… Комиссия из двух человек — это весьма подозрительно, знаете ли. Ладно, утром что-нибудь придумаем, утро вечера мудренее»…

И Холмов провалился в липкие объятия

Морфея… Разбудил его галдеж, поднятый проснувшимися обитателями палаты. Шура сел на кровати и, недоуменно моргая, уставился на суетившихся больных. Наконец он сообразил, что уже утро, а, значит, пора сматываться из палаты, чтобы не попасться на глаза дежурным врачам. Шура извлек из-под матраца свою одежду и стал торопливо одеваться. В этот момент к нему подошел один из больных, взъерошенный толстяк с литровой банкой, доверху наполненной салатом оливье (видимо, передача от родственников) в одной руке и ложкой в другой. Уписывая за обе щеки салат, толстяк стал возбужденно рассказывать Холмову о том, что он видел собственными глазами, как из обыкновенного канализационного люка на Молдаванке стартовала самая настоящая межконтинентальная баллистическая ракета.

— Крышка люка, понимаешь, откидывается, и оттуда ракета как полетит — ф-р-р-р! — с горящими глазами докладывал толстяк. Так как в момент произнесения слова «ф-р-р-р», у него был полный рот оливье, то последний с силой брызнул из многочисленных щелей между зубами рассказчика во все стороны, заляпав Шуру с ног до головы.

— Пошел ты к чертовой бабушке со своей ракетой! — зашипел на него Холмов. Ничуть не обидевшись, толстяк побрел дальше, а к Шуре подошел худой, как кусок фанеры, чернявый мужчина с шахматной доской подмышкой. Как-то странно, загадочно глядя на Шуру, он взял в правую руку доску и стал медленно протягивать ее Холмову.

— Нет-нет, я в эту дребедень не играю, — поспешно произнес Шура. — Поищи кого поумнее. В этот момент раздался предостерегающий возглас вошедшего в палату Димы. Холмов обернулся и тут «шахматист» с силой треснул Шуру по голове шахматной доской. Удар был столь мощным, что доска отскочила в сторону, раскрылась и из нее вывалились на пол шахматные фигуры.

— Ты что, офонарел?! — заорал Холмов, схватившись за голову. — Счас как врежу, придурок…

— Тихо ты… — цыкнул подскочивший Дима. Выхватив из кармана шприц с успокоительным, Вацман торопливо выпустил из него воздух и ловко сделал «шахматисту» инъекцию, после чего тот зевнул, и не говоря ни слова, поплелся к своей кровати.

— Это Миша Циперман, бывший чемпион Одессы по шахматам, — объяснил Дима, подбирая с пола рассыпанные шахматные фигуры. — Его на чемпионате Украины засудили, из-за пятой графы. Ну, и он от этого так расстроился, что маленько «поехал» головой. И, кроме прочего, взял себе за моду каждого, кто отказывается играть с ним в шахматы, бить доской по голове. Главврача однажды так треснул, что тот неделю на больничном пробыл. У него уже три доски отобрали, а эту, видать, опять ему сердобольные родственники передали, так как без шахмат он, видите ли, тоскует…

— Хорошенькое начало, — проворчал Холмов, ощупывая огромную шишку на темени. — Что же дальше будет…

— Кстати, насчет «дальше», — Дима перешел на шепот. — Я тут с двумя больными, вернее выздоравливающими — Митькой и дядей Жорой договорился. Они за три бутылки водки согласились изображать остальных членов комиссии. Они хорошие, надежные хлопцы, лишнего болтать не будут.

— Надежные, говоришь… А ежели кто-то из них что-нибудь ляпнет при начальнике спецотделения… типа о стратегической ракете, стартующей из канализационного люка на Молдаванке? — угрюмо спросил Шура, морщась от боли (голова у него все-таки болела сильно).