Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана
Шрифт:
— Все, земляк, прорвались! — с облегчением вздохнул Шура и не удержавшись от избытка радостных чувств, довольно крепко треснул прапорщика Хомякова ладонью по спине. — Теперь считай, что ты окончательно на свободе!
Евгений Петрович ничего не ответил, он только шмыгал носом, а потом, не совладав с эмоциями, заревел во весь голос, утирая кулаком слезы счастья…
Глава 5. Хомяков предлагает свой план
Выждав определенное время, необходимое грузовику для того, чтобы удалиться от психбольницы на достаточное расстояние, Холмов улучил момент, когда они остановились у светофора, приоткрыл дверцу, огляделся и скомандовал прапорщику: — За мной! Уходим…
Спрыгнув на
— Милости прошу к нашему шалашу, — галантно пригласил Холмов, распахивая дверь подъезда. — Хатынка наша невелика, конечно, но в тесноте, как говорится, не в обиде. Хомяков зашел в подъезд, но, не сделав и трех шагов неожиданно остановился, схватился обеими руками за рот и со всех ног бросился обратно на улицу.
— Что с вами, друг мой? — с удивлением спросил Шура, глядя как прапорщик, согнувшись в три погибели, блюет у забора. — Вы что-то съели? — С-семочки… — в перерывах между спазмами бормотал Евгений Петрович. — Жареные семечки.
.. Я ж даже теперь запаха ихнего переносить не могу… Так они мне осточертели. Я ими на Луне обожрался…
— Ах вот оно что! — засмеялся Холмов, вспомнив чем питался последние месяцы своего пребывания на Луне прапорщик Хомяков. — Это наша квартирная хозяйка семечки жарит, на продажу. Погодите, я сейчас что-нибудь придумаю. И Шура скрылся в подъезде дома. Минут через пять он вернулся, держа в руках полотенце, щедро смоченное уксусом.
— Прижмите его к лицу и быстро идите, — посоветовал Холмов, протягивая Хомякову полотенце. — Запах уксуса отобьет все остальные.
Таким образом Евгению Петровичу удалось с грехом пополам добраться до Шуриной квартиры, в которой запах жареных Мусей семечек почти не ощущался.
— Ну, вы пока располагайтесь, отдыхайте, а я в магазинчик сгоняю, — сообщил Холмов, доставая авоську из шкафа. — Отметим ваше освобождение, ну и о дальнейших делах поболтаем. Через полчаса все трое, включая вернувшегося с работы Диму, сидели за столом и поднимали стаканы, наполненные «андроповской» водкой.
— Ну, братцы, еще раз огромное вам спасибо за дарованную мне свободу! — несколько напыщенно произнес Хомяков. Опрокинув стакан, он с жадностью вцепился зубами в твердый и безвкусный тепличный помидор и добавил с набитым ртом.
— Теперь, Александр Борисович, нам с вами нужно решить, как быть дальше.
— То есть как это «как быть дальше»? — удивился Шура, остановив стакан у самого рта. — Чего тут еще решать? Насколько я вас понял, дальше мы быстренько катим с вами в Москву, где вы вытаскиваете из своей заначки свою сберкнижку и отстегиваете мне обещанную сумму. После чего мы пожимаем друг другу ладошки и расстаемся добрыми друзьями. Или может быть вы хотите сказать, что никакой сберкнижки у вас вообще не имеется, что вы меня просто взяли «на понт»? В таком случае, имейте в виду, уважаемый, что со мной такие номера не проходят категорически!
— Да нет, успокойтесь, сберкнижка имеется, — замахал руками прапорщик. — Только вынужден признаться, что я вас действительно немного ввел в заблуждение… В том плане, что эта сберкнижка не на предъявителя, а на мое имя. И поэтому без паспорта деньги мне с нее не выдадут. А мой паспорт остался в Центре космических исследований…
— Ах, вот значитца как… — зловеще пробормотал Холмов и его лицо стало покрываться красными пятнами.
— Поймите меня правильно, Александр Борисович, мне же необходимо как-то легализоваться, доказать, объяснить кому следует в Москве — кто я такой и как сложилась моя судьба! — торопливо заговорил Хомяков, стараясь не глядеть на Шуру. — А в одиночку, да еще без документов я могу запросто снова оказаться в
— М-да-а… Ловкий вы, однако, жук, как я погляжу, — процедил Шура, но было заметно, что гнев его значительно ослабел. — И как же вы себе представляете эту нашу вам помощь в легализации? — Вот здесь я и хотел бы с вами посоветоваться, — оживился Евгений Петрович. — План у меня, в общих чертах созрел такой. Я напишу письмо, в котором подробнейшим образом изложу все, что со мной произошло, начиная с самого начала…
— Надеюсь, не на туалетной бумаге,? — не удержался и съязвил Шура. — Нет, на обычной, — серьезно ответил Хомяков. — Напишу я, значит, письмо, но в Центр космических исследований отвезете его вы, Александр Борисович. Вместе с куском брежневита, для убедительности…
— Хорошенькое дело! — хмыкнул Шура, показав Диме искоса на Хомякова глазами — мол, гляди что придумал этот хмырь. — Ловко вы это сообразили — чтобы за решетку или в психушку упекли меня, а не. вас. Ха-ха…
— Да за что вас упекать! Вы же просто посторонний человек, которого некий Хомяков за определенной вознаграждение попросил передать свое послание в Центр космических исследований, — резонно воскликнул прапорщик. — Причем вы в принципе даже не обязаны знать, что написано в нем. А в конце письма я, на всякий случай, сделаю приписку. Мол, ежели с вами или со мной случится что-то нехорошее, то копия этого письма плюс доказательства — скафандр американского астронавта, кусок парашюта и остальные кусочки брежневита — будут немедленно переданы надежными нашими сообщниками иностранным журналистам.
— Какими такими сообщниками? — не понял Холмов.
— Я имею в виду вашего товарища Диму, — пояснил Евгений Петрович. — Ага, счас! — вскричал подвыпивший Вацман и хлопнул о стол наполненным водкой стаканом, который он собирался в этот момент поднести ко рту. — Нашли фраера. Если в КГБ пронюхают о том, кто сдал иностранцам такие важные сведения, то мне не то что визу откроют, а вообще к стене поставят, или лет на двадцать посадят. Нема дурных!
— Ну, я думаю, что вам в игру вступать вряд ли придется, — поспешно произнес несколько растерявшийся Хомяков, — видимо он не ожидал от Вацмана подобной реакции. — Ведь особенность моего плана как раз и заключается в том, что кто-то из нас непременно остается на свободе. Александр Борисович отвозит письмо — я на воле, Александр Борисович возвращается живой и невредимый — в Центр еду я, а он остается на воле…
— Хм, вы думаете, что у КГБ не хватит ума сцапать нас обоих? — с сомнением покачал головой Шура. — Это элементарно — выследят меня, когда я буду возвращаться, а потом, когда вы явитесь в Центр собственной персоной — цап меня за шкирку — и привет. Я, правда, от «хвоста» уходить еще не разучился, но всяко бывает.
— Господи, ну почему вы настроены так пессимистично — «посадят, посадят»! — воскликнул Хомяков и, вскочив со стула, принялся бегать по комнате. — За что сажать-то?! То, что я оказался в психбольнице — это ведь еще ни о чем не говорит, это явно какое-то недоразумение. Недаром меня туда заточили под фамилией Теймурзаев. Видимо этот хрен чего-то натворил, сбежал иди еще что, а меня за него приняли. А я не Теймурзаев, я Хомяков, который, между прочим, обеспечил доставку на свою Родину ста кг. чрезвычайно ценного стратегического минерала, укрепившего обороноспособность нашей страны! Эта пылкая речь прозвучала весьма и весьма убедительно, и Шура не нашелся, что на нее ответить.