Приключения Торпа и Турпа
Шрифт:
— Как, это все? — удивился Торп. — А где же упоминание о Джоне Кишо?
— Что? — всполошился Джон. — А-а-а! Вот ведь штука! Совсем позабыл!..
И он мгновенно дописал две строки:
… А вслед за лодкой стлался лед, Но Джон Кишо смотрел вперед!После прослушивания стихотворения, друзья засобирались в обратный путь. Добираться решили на Картаровом воздушном шаре, раз уж подвернулась такая возможность!
— Но
— Вот еще, — огрызнулся Картар. — Стану я утруждаться!
— А ну, — пробасил Хамяк, — дайте его мне. Я из него живо душонку вытрясу!
Картар побледнел и пробормотал:
— Не давайте меня ему. Лучше отвезите назад в Город!
— Нет, дайте, — куражился Хамяк. — И немедля! Щас он узнает, как с Хамяком шутить!
— Нет! — закричал Картар. — Давайте, я вам приготовлю эликсир!
— А ну, идем в таком случае, — сказал Торп. — Где тут у тебя лаборатория?
Глава тринадцатая
А в это время в городе, из которого наши друзья отправились в свое необыкновенное путешествие, происходили очень странные вещи. Что-то непонятное случилось со всеми его жителями. Из прежних, славных веселых горожан они враз превратились в мрачных, озлобленных людишек. Даже весельчак Шампаки ходил угрюмый, как наводнение, и смотрел на всех волком.
Раньше, помнится, он обожал угощать своих друзей ликером, вином, яблочным сидром. А вот на днях отказался дать в долг бутылочку дешевого вина табачнику Спичу.
— Но, Шампаки, — сказал удивленный Спич, — я просто забыл дома свой кошелек. Я верну тебе все деньги завтра.
— Вот завтра и приходи за вином! — прорычал в ответ Шампаки. — Много вас тут шляется. Что, я всех задарма поить должен? Вот, гляди сюда, — он достал из-под прилавка газету и сунул ее Спичу под нос. — Читай, что здесь написано: «Во время большой грозы, пронесшейся недавно над нашей местностью в районе Фермы-за-Рекой, побило градом значительную часть урожая яблок, слив, абрикоса и винограда…» Вот! Понял? И винограда! Из чего я теперь вино стану делать? Особенно, ежели такие, как ты, будут все время приходить и клянчить задарма. По миру пустить меня хотите? Голодом уморить?
Спич и раньше-то не отличался приятностью в общении, но сейчас он был вовсе даже не человек, а какой-то мешок желчи. Правда, очень тощий мешок. С презрительной усмешкой оглядев толстяка-виноторговца, он заметил:
— Тебя, Шампаки, пожалуй уморишь голодом! Ты, поди, собственным жиром еще десять лет питаться сможешь.
— А вот это ты видел, Спич? — угрожающе двинулся на табачника Шампаки, сунув ему под нос свой здоровенный волосатый кулак. — Знаешь, что это такое? Хочешь получить этим по уху?
Спич еще раз презрительно усмехнулся, но, будучи человеком не очень сильным,
— Заруби на своем толстом носу, Шампаки, что больше я у тебя вообще ни бутылки не куплю!
— А я не стану покупать твоих вонючих сигар! — закричал Шампаки. — От них у всех в городе кашель никогда не проходит!
— А ты, Шампаки, спаиваешь весь город своим дрянным вином. Это из-за тебя повсюду столько пьяниц!
Тут Шампаки подскочил к Спичу, вытолкал его за порог, а дверь запер.
— Бурдюк вина, — обзывался за дверью Спич. — Бочонок из-под эля!
— Табачная душонка, — не уступал ему Шампаки. — Спичка обгоревшая.
Вот так, мило поговорив, бывшие друзья расстались. Шампаки остался дома рычать на семью, а Спич отправился к булочнику Круху. Рассказать тому, какая этот Шампаки свинья.
Крух, выслушав его, согласился, что Шампаки и вправду свинья, но все же добавил, что тот правильно сделал, не дав ему, Спичу, вина в долг.
— Это почему же? — возмутился Спич.
— А вот представь себе, — с удовольствием начал пояснять Крух, — что ты приходишь ко мне и говоришь: «Дай мне, Крушенька, в долг буханку хлеба». Я, дурак эдакий, даю, а накануне ты, допустим, совершил какое-то преступление, и завтра тебя уличат, поймают и посадят в тюрьму. И что же тогда, плакали мои денежки? Нет, брат — шалишь. Ищи кого поглупее!
Спич после этих слов как-то неестественно выпрямился и торжественно провозгласил:
— Вот что, Крух! Если Шампаки свинья, то ты, Крух — тоже нехороший человек. И если у Шампаки я больше не куплю ни бутылки вина, то у тебя, Крух, я больше не куплю ни крухи… то есть, я хотел сказать — ни крохи хлеба. Прощай, негодяй, — и Спич гордо ушел.
Но это было еще только начало. Все торговцы города обвиняли друг друга в жульничестве и крохоборстве и ничего не желали друг у друга покупать. Товары залеживались в чуланах и амбарах, а семьи многих лавочников голодали.
— Папа, мы хотим кушать, — кричали торговцу скобяными изделиями Судакоффу его дети.
— Цыц, баструки, — отвечал им Судакофф, чувствуя, как у него самого кишки слипаются от голода.
— Но, дорогой мой, — вмешалась его жена. — Должны же мы покупать хотя бы еду. И не можем же мы, в самом деле, питаться ведрами и тазами!
— А почему бы и нет? — возразил Судакофф и, подойдя к железному ведру, попытался откусить от него кусок, но сломал себе два передних зуба.
— А-а, анафемы! — завопил Судакофф, после чего начал так ругаться, что его жене пришлось увести детей в другую комнату.