Приключения в Красном море. Книга 1(Тайны красного моря. Морские приключения)
Шрифт:
— Но что ты сумел узнать? — спрашиваю я.
— Рассказ занял бы слишком много времени, и потом сейчас это бесполезно. Все будет зависеть от того, чем закончится твоя попытка найти Абди. Не бери слишком много людей, чтобы не возбуждать повышенный интерес к себе… Встретимся вечером. Боя с собакой ты захватишь по пути к семафору в час дня.
XXII
Каземат
В полдень под палящим солнцем мы трогаемся в путь. Я посылаю на сушу Мухаммеда Мусу для встречи с боем Хейдина, который будет ждать его, поднявшись до
Я же вместе с Габре, Салахом и юнгой Фарой плыву на хури, чтобы меня не заметили с дороги в час, когда все европейцы обычно совершают сиесту.
Мы встречаемся в середине этого вулканического гребня уже в третьем часу. Едва заметная тропинка петляет среди базальтовых глыб. Мои люди, идущие босиком, едва выдерживают прикосновения своих подошв к раскаленным камням.
Высунув свой непомерно длинный язык, собака учащенно дышит. Хвост, подобранный под себя между задних лап, говорит о том, сколь малоприятна для нее эта экскурсия.
Я извлекаю фуфайку Абди. Умное животное сразу же оживляется, словно понимает, зачем его взяли с собой. Я иду к разрушенной стене, которая должна была стать когда-то частью фортификационной системы.
Уткнувшись носом в землю и подрагивая хвостом, собака обследует местность тот тут, то там. Я понимаю, что пока она не напала на какие-либо следы и ищет наугад.
Наконец мы добираемся до старой стены. Она не производит впечатления слишком ветхой и, похоже, частично была разрушена с помощью взрывчатки. Руины образуют своего рода обходный путь, где идти удобнее, чем по соскальзывающим вниз горным камням.
Итак, мы движемся по этому проходу, в то время как неутомимый пес рыскает туда и сюда среди нагромождения обугленных камней.
Мы находимся на высоте более трехсот метров над уровнем моря: бухта раскинулась у нас под ногами, со всеми ее кораблями у пароходного причала, маленькими островками, где расположились санитарные здания, склады угля, заводы.
Здешние жители, англичане или туземцы, кажется, не замечают этих адских гор, точно они никогда не смотрели вверх, и ни одному человеку ни разу не пришло в голову свернуть с дороги и войти в это живописное безлюдное пространство.
Здесь, в трех километрах от города, мы ощущаем себя такими же забытыми, как в глубине пустыни Дахна [63] , где птицы умирают раньше, чем успевают ее перелететь.
Понемногу я теряю всякую надежду и по лицам своих матросов вижу, что они почти не верят в успех этого безрассудного предприятия.
Собаки не видно уже несколько минут. Я то и дело посвистываю. Наконец она подает голос. Сердце колотится у меня в груди от волнения, когда я бегу туда, откуда донесся ее лай. Но, хотя я слышу ее хорошо, мне все еще не удается ее увидеть. Габре окликает меня:
63
Район пустынь в центре аравийского полуострова. (Примеч. авт.)
— Иди
Я вижу массивную дверь, наполовину заваленную обломками горных пород.
Собака стоит там и лает на нее.
Передо мной один из бывших казематов, многие из которых сохранились до сих пор.
Мы кричим: «Абди! Абди!» От волнения я теряю голос, колени дрожат, я с трудом держусь на ногах.
И тут из глубины каземата до нас доносится сперва приглушенный, а затем все более громкий, словно человек уже подошел к самой двери, голос:
— Я не могу открыть, там камни!..
Ну да, я и без него знаю, что дверь придавлена камнями, да еще какими! Однако они оказываются не более чем пушинками — такие отчаянные усилия мы прилагаем. Через пять минут дверь освобождена от обломков, и Абди выходит наружу, неузнаваемый, покрытый землей, каким-то сором, паутинками, ослепший от яркого света, но улыбающийся.
— Аль-хамдуллах! — Были его первые слова. — Какая жуткая темница! Я…
Собака не дает ему договорить и бросается на него. Он отпрыгивает назад, в темноту, а сеттер возвращается с обрывком его набедренной повязки в зубах.
Этот забавный инцидент снимает напряжение, от которого нас всех колотил озноб, и Абди договаривает начатую фразу:
— …я умираю от жажды!
После того как он с наслаждением опустошает залпом флягу теплой воды и воздает хвалы Аллаху и Пророку, я прошу его рассказать, как он очутился в этом подземелье.
Вот его рассказ в несколько сокращенном виде.
Сразу же после прибытия в Аден с острова Перим его отвели в лагерь Джебель-Нар. На другой день офицер стал расспрашивать его о событиях, о которых он ничего не знал, но в которых якобы был замешан я.
Ему сказали, что я раскололся, назвав в качестве своего сообщника Абди, и что меня скоро расстреляют. Ему сохранят жизнь, если он во всем признается.
Мое утреннее посещение фелюги в тот день, когда я покидал Перим, придало ему уверенности, он не дрогнул и не поддался на самые ужасные угрозы.
Один сомалиец, несомненно выполнявший роль «наседки» и служивший дворником, предложил вместе совершить побег. Абди отказался, поскольку знал, что я жив и нахожусь на свободе. И правильно поступил, так как позднее я узнал, что охране выдали тогда боевые патроны…
Наконец в лагерь был послан Хейдин, который должен был предпринять последнюю попытку в тот день, когда англичанам стало известно о том, что я направляюсь в Аден с намерением добиться освобождения Абди.
Испытывая к нему большое доверие, Абди рассказал ему обо всем, в том числе и о предложении сомалийца совершить побег.
— Покажи мне этого человека, — сказал ему Хейдин.
Но в лагере его не оказалось: дворник исчез, едва завидев Хейдина.
— Этого мне достаточно, теперь я знаю, о ком идет речь, — сказал он с улыбкой. — Не слушай его и делай как раз противоположное тому, что он тебе посоветует. На Абд-эль-Хаи и на тебя возводят напраслину, чтобы получить премии и подарки, но все это не выдерживает никакой критики. Не бойся, твой хозяин скоро приедет, и тебя отпустят.