Приключения в приличном обществе
Шрифт:
– Я б согласился животным стать из-за этого. А ты, фараон?
– Самим нам до этого не дойти. Вся надежда на инопланетян.
– Нашел на кого надеяться. А может, они будут разводить свиней, а не нас.
– Свиней разводить легко. С ними всегда договориться можно.
– Вот и будут свиней, раз так. А с нами разве договоришься.
– Вот мы тут сидим, а они, может, подлетают уже.
– Сколько же им лететь?
– Это смотря с какой скоростью, - сказал Сидоров.
– Вот вы мне скажите, профессор, - обрадовался случаю Иванов.
– Если расстояние мерить в пенисах,
– Ты постеснялся бы, пожилой человек, все-таки, - сказал Гаврилов, который, хоть головой и ударился, но здравого смысла не потерял. Голос его немного ослаб.
– Свиней он разводить будет. Я б давно его мудрой мордой о стол, да повода не было. Эрос, этос. Куча дерьма.
– Куча чего?
Никанор подмигивал и делал мне знаки: пора.
Мне еще раз довелось наблюдать, как происходит превращение Сидорова в Сердюка. Глаза из бледно-голубых стали свинцово-серыми, заблистали тускло, нос заострился, сделался похожим на клюв. Заиграли желваки, нижняя челюсть подалась вперед. Этим выкриком - куча чего?
– превращение и завершилось, заняв собой едва ль с полминуты. Он выбросил вперед руку, но, до Иванова не дотянувшись, плюнул ему в плечо.
Графине очень хотелось остаться и посмотреть, чем закончится ссора. Да и мне б не мешало проституток увидеть и вам описать. Но время неумолимо приближалось к пяти, пора уже было прощаться.
Я встал. Помог и графине подняться. Встал и Маргулис.
– Итак, уважаемые сотрапезники, - возгласил он, - собутыльники, сотрезвенники - маркиз, как видите, покидает нас.
Иванов тем временем, перегнувшись через стол, достал до Сердюка и ударил его в лицо шницелем. Сердюк в ответ лягнул его бараньей ногой.
В сковороде под слоем омлета я обнаружил хорошо прожаренный нож. И хоть лезвие его после термообработки истончилось и гнулось в дугу, я решил прихватить его с собой. Могут всякие ситуации возникнуть на нашем пути, пока доберешься до пистолета.
– Как уходит? А как же мы? Знамя?
Мне б хотелось утешить этих бедолаг, но чем?
– Маркиз сделал свое дело, маркиз может уходить, - сказал Маргулис.
– Он и на воле себе место найдет, получив столь высокое воспитание. Вот, у нас Герц теперь есть - как заявка на герцога.
– Потом добавил вполголоса.
– Честно говоря, из вас такое же знамя, маркиз, как из гондона понтон. Да и не было у де Сада никакой бороды. И маркизом он был из учтивости. Зажился ты у нас. Да и вообще зажился. Ко всем чертям на все четыре. Вали.
– Счастливо оставаться в дураках, - тоже вполголоса сказал я.
– Лучше князем в дураках, чем дураком в маркизах. Так ты скажешь мне на прощанье, где досье?
– Я позвоню, - сказал я.
– Я бы принял твой звонок, да телефон не работает. Ветер порывистый порвал провода.
– В дупле, - сказал я после некоторой заминки. У меня было опасение, что, узнав местоположение документов, он меня отсюда не выпустит. Но он в ответ на это только кивнул, приняв сообщение к сведению. А на прощанье сказал:
– Все-таки мне сдается, что триллер - это нечто вроде трилогии. Так что в третьей части мы должны свидеться. Будет третья часть?
– Не могу обещать, - сказал я.
Я
– И вам всего доброго, маркиз. Мы с вами в мыслях.
– Пишите мемуары.
– Берегите ее. Счастья вам с этой женщиной.
Я с удовольствием бы последовал последнему пожеланию, если б не знал, что счастье не так дешево.
– А может, и мне на часок с ними? А то два уже года не был в общественных местах.
– Сейчас не время по общественным местам распылять наши силы.
– Только по проституткам пройдусь и всё.
– Проститутки скоро сами здесь будут.
– Ставлю свой глаз и ребро против вашего зуба на Сердюка.
Сердюк, вернувшийся к бараньей ноге, ловко ею избивал Иванова.
– Вы заказали для вас самолет?
– Нет, он сам оказался самолетом, - сказал Маргулис.
– И не забудь свои пописки, эротоплан.
И отвернул лицо. Так холодно и даже враждебно состоялось наше прощанье. Больше лица его я не видел.
Глава 20
Мы с графиней - я впереди, почти волоча ее за руку - спешным шагом прошли коридорами и поднялись ко мне. Все мои вещи - впрочем, какие вещи?
– записки из психушки, восемнадцать простыней, исписанных с обеих сторон, а так же то, что удалось соскоблить со стен - были мной заблаговременно увязаны в узел. Так что мне только оставалось бросить на покидаемый нумер прощальный взгляд. Окно с видом на стену; тумбочка, стул, кровать - скрипучие скрижали, принявшие на себя основной натиск моих творческих вечеров и ночей. Да простят меня те, кого не успел описать. И уж если содержит этот текст кое-где неумышленный вымысел, то тоже прошу не судить строго.
Мы поднялись еще этажом выше, на площадку, где, если помните, находилась - как бы это поромантичней выразиться - калитка?
– замаскированная под чердачный люк, за которой открывался взорам наш благословенный Сад.
Графиня запыхалась. Щеки ее пылали. Локон выбился из-под шляпки, щекоча щеку. Хорошо хоть вопросов не задавала, ибо как мне на них ответить? Что? Эта несуразная затея с Кузьмой мне все более казалась в лучшем случае розыгрышем, если не бредом тяжелобольного накануне комы, предпоследним словесным проблеском, за которым - длительная и тягостная немота.
– Полезайте вы первой, графиня, - сказал я.
– Я вам отсюда как-нибудь помогу.
Видно было, что лазать по таким лестницам ей до сих пор не приходилось. Хорошо, что ступеней было всего семь. Но, преодолев их, надо было еще суметь протиснуться в лаз, что с ее формами (впрочем, классическими) мне представлялось проблематичным. Да еще длинное вечернее платье мешало ей. Я со своей стороны, то есть снизу, деликатно ее подталкивал.
Легче верблюду сквозь игольное ушко, упираясь руками в графинин круп, некстати подумал я. И совсем уж некстати возникшая в результате всей этой возни эрекция (как я ни деликатничал) изрядно отвлекала меня.