Приключения Вернера Хольта. Возвращение
Шрифт:
— У нас здесь веселятся не хуже, чем в мирное время, — сказал Хеннинг и добавил, подмигнув Хольту: — Знаете что, надо нам как-нибудь вместе кутнуть! Идет?
— Идет! — ответил Хольт.
Когда коммерции советник поднялся, Хеннинг сказал Хольту:
— Так я вам на днях позвоню.
Коммерции советник так неумеренно выражал свою радость по поводу доброго согласия между молодыми людьми, что Хольта даже покоробило.
Вульфы жили немного севернее, в Осдорфе. Машина остановилась перед особняком, идиллически расположенным на краю заливных лугов. У Вульфа было большое дело по импорту и оптовой торговле бакалеей, до войны оно процветало, а сейчас все еще не оправилось. Вся семья была в сборе — сам Вульф, его жена
Хольт с ним разговорился. Гизберт Вульф, видно, был начитан, он так и сыпал именами, которых Хольт никогда и не слышал: Бодлер, Карл Ясперс, Готфрид Бенн, Хайдеггер. Говорил о заброшенности человека, о нашем глубоко пессимистическом веке, об обреченности всего живущего. Хольт приглядывался к нему, не давая себя запугать обилием незнакомых имен, и курил.
— Если вы интересуетесь литературой и философией, — сказал Вульф, — мы здесь иногда в узком кругу устраиваем чтения. Я вам позвоню.
Хольт поблагодарил.
— Я и сам пишу стихи, — понизив голос, признался Гизберт.
Хольт с любопытством поглядел на Вульфа и увидел, как у него покраснели уши.
— Я пытаюсь, исходя из духа нашего времени, ответить на сотни вопросов, оставленных нам Рильке.
Рильке? Хольт задумчиво потягивал сигарету.
— Я с удовольствием почитал бы что-нибудь Рильке. Я слышал о Рильке, но совсем его не знаю.
Гизберт тотчас встал и вернулся с сильно потрепанным томиком издательства «Инзель».
— Тут избранное, охотно вам одолжу! — Он листал страницы. — «Кто, если закричу…» Понимаете? Кто услышит нас из ангельских чинов? Вот это оно и есть: одиночество европейца! — с пунцовыми ушами, заложив пальцем книгу, убеждал он Хольта. — «И допустим даже, вдруг один бы прижал меня к сердцу…» [12] Ангел, понимаете? Отсюда и исходит мое стихотворение. Эти строки я взял как эпиграф к своей Четвертой бланкенезской элегии. Она начинается так: «О, прижми меня к сердцу, ангел! Унеси с собой!» Здесь я иду дальше Рильке, понимаете? Потому что Рильке искал убежище в одиночестве, тогда как я…
12
Сб. «Дуинезские элегии», элегия первая.
Хольт встал. Он перехватил взгляд маленькой Аннерозы, она уставилась на него с нескрываемым восхищением. Ему стало жаль ее. Хольт решил, если им случится снова встретиться, быть к ней повнимательнее.
Прощаясь, Вульфы снова плакались на времена, на разруху, на то, что все так трудно…
— Им в самом деле плохо живется? — спросил на обратном пути Хольт.
— Какое там! — ответил коммерции советник. — Старые американские поставщики не забывают Вульфа, без конца шлют ему продуктовые посылки. Но многие считают хорошим тоном жаловаться на времена.
Машина остановилась перед домом тети Марианны в Видентале.
— Ну вот, я тебя познакомил, остальное уж зависит от тебя самого, — сказал дядя. — Деньги у тебя есть? — Он вынул бумажник и дал Хольту сначала три, потом еще две полусотенные. — Деньги совсем обесценились, — горестно вздохнул он. — Если для обеспечения марки что-нибудь срочно не предпримут,
Ни мать, ни тетя Марианна еще не возвращались из церкви. Хольт уселся на кухне и попросил Бригитту дать ему поесть. Она взяла поднос.
— Зачем это? — сказал Хольт. — Я здесь поем.
Девушка колебалась.
— В чем дело? — спросил Хольт.
— Вашей тетушке не понравится, что вы сидите на кухне, — ответила она с усилием.
— А мне совершенно все равно, что нравится моей тетушке.
— Вам-то да, — пробормотала Бригитта.
— Вы боитесь, что вам попадет из-за меня? — спросил он, смутившись.
Она молча поставила на поднос тарелку, хлеб. Потом поглядела на него.
— За час до вашего прихода мне было сказано, что при малейшей попытке… сблизиться с молодым барином я тотчас же получу расчет. А сейчас очень трудно найти место.
— Моя тетушка подлая ведьма и всегда была старой ведьмой!
— Пожалуйста, идите в гостиную, — попросила Бригитта.
Хольт поднялся. Он знал, слова бесполезны, между ними пропасть и никаким проявлением сочувствия молодого барина эту пропасть не сровнять. Он пошел в гостиную. Будь Бригитта дочерью Хеннинга или Тредеборна, тетя Марианна наверняка сказала бы: какая очаровательная девушка! Он без всякого аппетита ел единственное блюдо — так называемый маседуан, а на самом деле просто месиво из овощей. Наконец бросил ложку. Какое чванство, ну я им покажу!
Но разве тетю Марианну с ее деревянным лицом и ее взглядами чем-либо проймешь? А мать и подавно нет.
4
По понедельникам тетя Марианна принимала знакомых дам на партию роммэ, [13] и Хольт, тщательно выбритый и приодетый, должен был на десять минут появляться в гостиной, посидеть с дамами и отвечать на вопросы. Та же комедия повторялась по средам — в эти дни у фрау Хольт собирались на бридж. В остальном Хольта не беспокоили, ему все прощалось, и когда он не выходил к столу, обед и ужин подавали ему в комнату. Он целыми днями лежал на кровати и читал.
13
Карточная игра.
Прочел он и взятый у Вульфа томик избранного Рильке. Ранние стихи ему понравились, они были в духе народных песен, просты и безыскусны, как песни Шторма, очаровавшие Хольта еще в детстве. Но дальше он перестал понимать. Звучит изумительно, говорил он себе, но я ничего не понимаю! Может, я для этого слишком туп? «Любовная песнь» была прекрасна, однако вскоре Хольт, исполненный недоверия, стал себя спрашивать: какой это скрипач держит нас в руке, что, собственно, подразумевает поэт? Уж слишком долго чувствовал он себя в руках судьбы или провидения. Прочитал он балладу об Орфее и был ошеломлен ее мрачной глубиной. Но то, что следовало затем, было, очевидно, написано на условном языке. «Почти существующий говорит…» По крайней мере он знал теперь, откуда юный Вульф черпает свою лексику. Или еще: «Коль толпа воскресших нас однажды обессестрит…» Он перечел еще раз; да, в самом деле: «обессестрит, и мы, некие двое, на призыв размертвленной трубы, шатаясь, встанем из-под отвалившегося камня…» Он только развел руками и решил при случае прощупать Гизберта Вульфа, понимает ли тот эти словозвучия. Одно он теперь знал твердо: никому здесь он не позволит себя дурачить! Разве дядя Франц на прямой и ясный вопрос не ответил ему пустой болтовней? С того времени как Хольт сидел на военно-политических занятиях Венерта, у него слух стал тоньше. Не позволю никому себя морочить! — подумал он. Задать в упор ясный и прямой вопрос, а потом слушать, что ответят, и наблюдать!