Приключения Вернера Хольта
Шрифт:
Унтер-офицер Бек прервал его:
— Ты что это рядового просить вздумал? С каких это пор к рядовому обращаются с просьбой? Прикажи… и все! Скажи, что завтра в честь праздничка его погоняют по плацу, да так, что у него ум за разум зайдет…
— Во-о-о-о-дки! — бесновался Ревецкий. — Да живо! А то ты у меня поползаешь, покуда в евнуха не превратиться!
Вольцов оттащил Хольта в сторону:
— Надо их обоих напоить до потери сознания, чтоб и завтра не очухались.
— Давай! — ответил Хольт.
У стойки хозяин столовой
Кто-то схватил Хольта сзади за руку и с силой повернул. Это оказался обер-фельдфебель Бургкерт.
— В вестовые попал, так, что ли? Как звать? — спросил он.
— Танкист Хольт, учебный взвод, штабная рота! В
се в батальоне знали обер-фельдфебеля. Он ни перед кем не пресмыкался, офицеров приветствовал небрежно, даже снисходительно, а на приветствия подчиненных отвечал кивком. Ради праздника он нацепил на себя все ордена. Он был ростом с Вольцова, но гораздо шире, массивнее. Взгляд Хольта невольно остановился на черном мундире Бургкерта. Железный крест первой степени, Железный крест второй степени — начал он считать, золотой значок за ранение, серебряный — за участие в рукопашном бою, золотой Германский крест, а на рукаве семь нашивок за уничтожение танков…
— Гляди, гляди на побрякушки, парень! — сипло пробасил обер-фельдфебель, все еще держа Хольта за руку, — а как наглядишься, принесешь мне две бутылки коньяку. Да смотри — не сивухи, а того, который офицерам положен. Две бутылки и два стакана! Но не наперстки, а фужеры! Принесешь мне вон в тот угол! — и указав на самый дальний, почти темный угол гаража, добавил: — Ну!
Хольт бросился к стойке.
— Две бутылки для командира! Коньяку! И два фужера! — «Фужеры» явно подействовали.
Обер-фельдфебель сидел на пустой пивной бочке, он взял у Хольта из рук бутылки, долго изучал этикетки, после чего сказал:
— Хорош! — Одну бутылку он поставил на пол, а из другой наполнил оба фужера. — Пей, новобранец!
Шум в гараже постепенно стих. Десяток пьяных голосов еще горланили: «…с тобой Лили Марлен…» Но вот умолкли и они. Майор, как видно выпив лишнее, вскочил на офицерский стол и, держа в руке бокал шампанского, кричал:
— Да здравствует… одиннадцатая… Да здравствует славная… непобедимая… одиннадцатая танковая дивизия!
— Гм, непобедимая… — подхватил обер-фельдфебель. В голосе его уже не было ничего сиплого, бас так и рокотал: — Непобедимая!.. А Тула? Ноябрь сорок первого года?.. Смоленск? Сентябрь сорок третьего?.. Могилев — март сорок четвертого?.. Минск — июль сорок четвертого?.. Непобедимая? Но зато ее уничтожили! Нет никакой одиннадцатой танковой дивизии! Наберется штыков пятьсот да десяток «тигров», но и те давно пора пустить на железный лом.
— Да здравствует, — надрывался майор, — наш великий полководец… и фюрер Адольф Гитлер! — Гараж задрожал от рева тысячи солдатских глоток.
— Пей, парень! — буркнул обер-фельдфебель. — Не за полководца. Ни за кого.
Хольт послушно выпил.
— Приказ по батальону! — услыхал он крик майора. — Сложившаяся обстановка… вынуждает нас беспощадно уничтожить… все запасы алкоголя!
— Ну и надули же нас! — продолжал обер-фельдфебель. — Ты даже понятия не имеешь, парень! — он снова наполнил свой стакан. — Пей, новобранец! Благодарность родины тебе обеспечена!
Хольт, точно завороженный, смотрел на огромного обер-фельдфебеля, а тот наливал, пил, снова наливал и снова пил, между глотками приговаривая:
— Пей, парень! Иль неохота? — Он уже принялся за вторую бутылку. — Парень, парень, здорово нас надули!
Хольт убежал.
За столом унтеров все уже основательно упились. Ревецкий сосал прямо из бутылки. Бек, навалившись грудью на стол, храпел. Штабс-ефрейтор Киндхен, в каждой руке по бутылке, пошатываясь, бродил между скамьями и горланил: «Подымаю бокал за домашний очаг!..» Офицеры все куда-то улетучились.
Унтер-офицер Винклер, сосед Ревецкого по комнате, устремился к выходу, но споткнулся и упал. Ревецкий наклонился над ним, потом вытянул руки по швам и крикнул, ухмыляясь:
— Продолжать!
Хольт поспешил к Винклеру и опять столкнулся с Бургкертом. Обер-фельдфебель сказал:
— Отведи его, новобранец! Он еще понадобится! Мы все еще понадобимся!
Хольт и Гомулка подняли Винклера. У двери стоял незнакомый ефрейтор — человек лет тридцати, небольшого роста. Он покуривал и спокойно, ясным и внимательным взглядом наблюдал за тем, что творилось в зале. Когда Хольт и Гомулка приблизились с Винклером, он отворил им дверь, но Бек, шатаясь, первым протиснулся на волю.
— Ваши инструктора? — спросил ефрейтор.
— Противно! — ответил Гомулка.
Ефрейтор улыбнулся и сказал, указывая рукой на гараж:
— Погоди, скоро вся эта плавка в шлак пойдет. Чистый брак. Еще несколько месяцев — и крышка!
Хольт и Гомулка поволокли Винклера по изрытому казарменному плацу и уложили в постель. Гомулка поспешил обратно к гаражу; ефрейтор все еще стоял в дверях.
Хольт направился в спальню.
Тусклая лампа едва освещала большую комнату. В углу сидел Петер Визе и писал.
Хольт прислонился к шкафчику. Визе тихо улыбался. И сюда через широкий казарменный плац доносился шум и гвалт.
— Н-да, Петер… — беспомощно произнес Хольт и бросился на свою койку. Рождество!.. — думал он.
В первый день праздника, когда казарма наконец очнулась после тяжелой попойки, Киндхен принес почту. Хольт получил посылочку от Гундель. Она писала:
«Это я у госпожи Гомулки испекла для тебя. В первый раз сама пекла. Вот и получилось не совсем хорошо. Но госпожа Гомулка сказала, чтобы я все равно послала тебе. И сушеные абрикосы она мне для тебя подарила. Карточку я в ателье заказывала, но мне кажется, что я совсем непохожа».