Приключения Вернера Хольта
Шрифт:
Гомулка нерешительно помедлил:
— Непременный член суда, господин вахмистр!
— Судья? — насторожился Готтескнехт.
— Никак нет, господин вахмистр, адвокат!
— Ну, это вам повезло! Сыновьям высокопоставленных лиц у меня не до смеху. — Он направился к двери. — Два человека за мной! Получите веники и одеяла. Приведете в порядок казарму, потом можно и пошабашить.
Рутшер и Бранцнер пошли за ним.
— Что ты о нем скажешь? — спросил Хольт Гомулку.
— Комедия, чистейший балаган, — сказал Вольцов. — Разве ты не видишь, что он представляется? А в душе он зверь!
К тому времени
— Вы поступили не по-товарищески, — накинулся на него Надлер. — Почему нас не взяли?
— Кто откалывается от главных сил, должен нести все последствия, — пояснил ему Вольцов. А белобрысый Каттнер захлопнул дверь перед самым его носом.
— Наши растяпы, — рассказывал потом Рутшер, — сразу же налетели на Готтескнехта. Он всем им поставил плохо за то, что они явились после нас. Наддеру влепил очень плохо, з-з-з-зачем он нацепил на себя шнур фюрера, курсанту это не положено.
Хольт знаком вызвал Гомулку на улицу. Осторожно огляделся. Солнце уже садилось, и его багровый, подернутый дымкой диск повис над холмами. Широкая, посыпанная шлаком дорога проходила перед самым бараком и мимо еще четырех-пяти бараков, за которыми возвышался стадион. Правее, к северу, находилась огневая позиция.
От дороги решетчатые настилы вели к орудийным окопам. Друзья остановились перед одним из серых валов. Земля была насыпана на высоту в два метра; аккуратно обшитый досками ход сообщения вел зигзагом через укрепление.
Хольт вошел первым. Стены орудийного окопа были укреплены подпорами, пол посыпан шлаком. Вход в блиндаж зиял чернотой. Пушка была укрыта брезентовым чехлом, виден был только узкий ствол и станина лафета.
У пушки стоял плечистый худой малый в скромной серо-голубой форме без петлиц и нашивок, почти ровесник Хольта. На правом ухе у него сидел большой наушник, плотно прижатый резиновым кольцом, на шее висел ларингофон, выключатель которого был укреплен на груди зажимом. Он делал что-то непонятное. Приподняв брезент, он включил какой-то провод, поднес к свободному уху второй наушник, послушал внимательно, отложил второй наушник и, включив ларингофон, сказал: «Антон… взрыватель… порядок». Затем перелез через станину, приподнял брезент в другом месте, и непонятная игра снова повторилась. «Антон… азимут… порядок». Закончив эти манипуляции, он сорвал с себя синюю лыжную шапку, снял наушники и ларингофон и отнес то и другое в блиндаж. А потом сказал, глядя на Хольта и Гомулку:
— Ну?
— Мы только сегодня прибыли. Моя фамилия Хольт.
— Старший курсант Бергер, — незнакомый юноша слегка поклонился.
— Давно здесь? — спросил Хольт.
— Полгода.
Хольт вытащил из кармана сигареты. Они закурили.
— Что это ты сейчас делал? — поинтересовался Гомулка.
— Да все то же: проверка телефонной линии. Вечно одно и то же дерьмо. Три раза в день — утром, днем и вечером.
— Ну а вообще? Вообще у вас как?
— У нас здесь тишь да гладь, — сказал Бергер. — Живем день за день. Утром школьные занятия, после обеда служба.
— Ну а стрельба? Случается вам вести огонь?
— Какое там! Разве изредка
— Да, невеселая перспективочка, — сказал Хольт. Бергер скорчил гримасу.
— Вы еще хлебнете горя — сами не рады будете. Вас здесь не оставят.
Хольт и Гомулка переглянулись.
— Объясни толком, куда это нас пошлют?
— Вы пройдете тут боевую подготовку, потому что в этой местности спокойно. Вы приписаны к 107-й батарее 3-го полка, мы к 329-й батарее 12-го полка. Вы к нам никакого отношения не имеете. Ваша подгруппа стоит в другом месте.
— Где же? — спросили одновременно Хольт и Гомулка.
— До сих пор стояла в Гамбурге. Но понесла там большие потери. Одиннадцать убитых, шестнадцать тяжелораненых.
Убитые? Тяжелораненые?
— А может, все это пустые слухи? — усомнился Хольт.
— Здесь есть люди, которых прислали, чтобы вас обучать, вахмистр и три ефрейтора. Спросите у них!
Хольт все еще не сдавался.
— Гамбург — пройденный этап. Там вряд ли еще предстоит что-то серьезное.
— То-то и оно, — согласился Бергер. Он затянулся сигаретой и с насмешкой посмотрел на Хольта. — Потому-то батареи и пополняются, а затем их пошлют в Рурскую область.
Хольт заметил, что его собственная рука, держащая сигарету, дрожит.
— Там вам дадут жизни, скучать не придется. Кельн и Эссен — первые города, увидевшие ночные налеты тысяч бомбардировщиков… Так что мирная жизнь имеет свои преимущества, — добавил Бергер.
— Зря ты людей пугаешь, — возразил Хольт. — Поживем — увидим. Никто не знает, что с ним будет завтра!
Бергер только улыбнулся.
— Как может батарея нести такие потери? — поинтересовался Гомулка.
— А вот накроет ее бомбовым ковром — от тебя мокрое место останется.
— Это что же, ночью было? Чистая случайность?
— Какая там случайность! Прицельное бомбометание! Ты думаешь, они там слепые? Когда наши клистиры начнут палить, на луне видно! — Он затоптал ногой окурок.
— Погоди уходить, — сказал Хольт. — Как ты думаешь, нас поставят к орудию или кого-нибудь возьмут на… на радиолокационную станцию?
— Радиолокатор, командирский прибор управления, дальномер, зенитная оптическая труба, телефон, — стал перечислять Бергер. — Самых здоровых возьмут в огневые взводы, а в прибористы — лучших математиков; вас распределят, как им нужно. Везде одно и то же. Я уж предпочитаю орудие. — Он указал на насыпь посреди огневой позиции, с виду напоминающую форт. — На батарейном командирском пункте — по-нашему БКП — постоянно торчит шеф, а у него чуть что — прыгай по-лягушачьи! Там, правда, больше увидишь, зато у орудия чувствуешь себя уютнее, тут ты по крайней мере среди своих. Командира орудия мы не очень распускаем.
Вечерело. Над ними пролетел самолет с яркими бортогнями. Бергер оставил обоих друзей у бараков. Хольт и Гомулка направились к себе.
В зыбких сумерках-циднелась какая-то фигура — это был Готтескнехт. Запрокинув голову, он следил за самолетом, кружившим над городом. Обойти вахмистра было невозможно.
— Ну-ка сюда!
— Влепит он нам плохо, — прошептал Гомулка. — Господин вахмистр?
— Совершали вечерний променад?
— Решили немного осмотреться, господин вахмистр!