Прикосновение к человеку
Шрифт:
Узнавши о моем назначении на «Скиф» из моих писем, Юлия Львовна теперь спрашивала о Ершове и добавляла: «Если ваши отношения позволяют это, то передай ему привет…» Но, должен признаться, я все еще не мог решить, позволяют или не позволяют мои отношения с командиром корабля выполнить это поручение. Больше того — не все было спокойно на сердце.
Тем временем на лидере прошел слух, что Ершов оставляет корабль. Командир пока ничего об этом не говорил, но он стал напоминать человека, которого сжигает какая-то неотвязная, мучительная забота. Из своей каюты он почти не
Однажды по какому-то поводу мне понадобилось зайти к Ершову в каюту.
На столе перед ним были выложены пистолеты ТТ, парабеллум, еще какое-то огнестрельное оружие. Ершов разбирал и чистил его. Видимо, он только что принимал душ — на креслах белели сырые полотенца, китель был полурасстегнут, волосы влажны.
В углу стоял ящик с мандаринами — любимое лакомство Ершова.
— Ешьте мандарины, — предложил он мне. — Говорят, это очень полезно…
Слово за слово, от мандаринов, полезного для мужчины угощения, перешли к другим мужским пристрастиям, заговорили об оружии.
— У вас много оружия, — заметил я. — Не стол, а ремонтная мастерская. И все ваше?
— Все мое. Люблю оружие. Но мне сейчас оружия не хватает.
Я не сразу понял его. Ершов усмехнулся.
— Не могу же я завтра выйти на «Скифе». А это только Визе считает, что мне все равно — командовать ли кораблем, выступать ли на ринге, — и при этом Ершов выставил перед собою оба кулака.
Визе — старший помощник командира — любил иногда пустить шпильку в Ершова, хотя дружили они довольно коротко и искренне.
Как-то уже по приходе в Севастополь я заговорил с Визе о Ершове, о его энергичном, настойчивом стиле борьбы. Визе усмехнулся:
— О чем бы говорите? Какой там стиль! Вы, кажется, склонны приукрашивать. Я вам раскрою секрет: дело в том, что у Ершова в Одессе есть симпатия, старая, так сказать, любовь. Ершов выходил на обстрел и был уверен, что эти глазки наблюдают за действиями «Скифа» с бульвара… Мы с Назаром Васильевичем хорошо знаем друг друга. Он по призванию боксер, но притом неврастеник в высшей степени. Человек, однако, для войны нужный. Такие нужны, очень нужны! У него есть злость, чего пока еще многим не хватает. А что касается стиля, так, повторяю, все это от потребности петушиться.
Визе как будто собирался развивать эту тему, но я поспешил замять разговор. Случайное замечание Визе, однако, долго меня занимало.
«Как же все это так, — думал я, — казак… мотоциклист… боксер… неврастеник… А моряк? И насколько прав Визе?»
Ершов продолжал сидеть передо мной, выставив кулаки, как академик Павлов на известном портрете.
Перехватывая мой взгляд, Ершов сказал:
— Был бы я боксером, может быть, мне и хватило бы кулаков, а на флоте единственное стоящее дело — командовать кораблем. Если не рассчитываете быть командиром корабля, то лучше и не служите. Как ваши нервы?
— Ничего, нервы в порядке.
— Очень важно иметь крепкие нервы. Крепкие нервы на мостике нужны не меньше, чем на ринге… Вот! Холодные обтирания. Мандарины и обтирания — помогает…
Я уже собирался было заговорить о Юлии Львовне, передать
Больше никогда Ершов со мною так не разговаривал.
«Человек, нужный для войны…» — это была интересная мысль, но она еще не объясняла всего. Вскоре, однако, представилась возможность яснее почувствовать в характере Ершова то, что Визе пробовал объяснить так резво и что матросам корабля удалось понять и выразить раньше других.
Обнажив днище, корабль стоял в Южном сухом доке.
Ремонтные работы не прекращались и ночью. И днем и ночью загорались над доком длительные молнии электросварки, гремели молотки клепальщиков.
Первые столкновения с воздушным противником показали, что огонь автоматических пушек недостаточен, нужна артиллерия, способная действовать на большие дистанции. Было решено снять противозенитную установку с одного из эскадренных миноносцев и установить ее на лидере.
Бойцы «Скифа» тоже взялись за молоты и кувалды.
Но что же командир? Мрачная сосредоточенность вдруг оставила Ершова, и в тот же вечер за ужином командир с нами распрощался. Как выяснилось, он подавал рапорт с просьбой на время, пока «Скиф» чинится, назначить его на какой-нибудь другой действующий корабль. И он получил назначение на эсминец, действующий в составе Одесского отряда поддержки.
Ершов снова имел в руках оружие по плечу и снова мог воодушевляться надеждой, что за его действиями наблюдают с бульвара, как съязвил Визе.
Командование кораблем было временно возложено на Визе.
Утром мой сожитель по каюте и поклонник Ершова, минер Либман, еще сквозь сон спрашивает:
— Вешнев, верно, что вместо Ершова Визе?
— Верно.
— Гм! А верно, что в сводке было названо Ленинградское направление? Что-то слышалось сквозь сон.
— Нет, не слыхал.
— Ну, слава богу! Можно еще поспать.
И в самом деле — все чувствительней закрадывалась в сердце тревога за Ленинград. Мы знали о драме перехода флота из Таллина в Кронштадт. Неужели о н и войдут туда? Еще никогда враг не ступал на эти проспекты и площади. Не может быть! Ленинград не может не победить.
В Ленинграде много друзей и родственников наших командиров. У Либмана там остался отец, и Либман говорит:
— В эти дни страшно оставаться одному.
Он это сказал за завтраком, и наш батальонный комиссар ему на это отвечает:
— Не может быть страшно среди народа. Наш народ громаден. Рождаемость увеличивается, и все живут для общей цели. Значит, не может быть страха. Не будет страшно и вашему отцу.
Интересно!
Удалось побывать на берегу и заглянуть в Музей Севастопольской обороны, где я рассчитывал застать начальника музея, моего приятеля. Его я не застал, но зато познакомился со сторожем музея, старичком, который в в прежние годы работал, как он объяснил мне, в «высочайше утвержденной фирме коммерческим корреспондентом», имел сто семьдесят рублей оклада и пользовался правом через день употреблять «горячие напитки» — коньяк, водку.