Прикосновение
Шрифт:
Ли Коствен вернулся.
Глава 7
НОВЫЕ МУКИ
Руби примчалась, едва Элизабет успела освежиться и сменить амазонку на домашнее платье.
— Ли приехал! — выкрикнула она с порога. — Элизабет, Ли вернулся! А я не ждала, я даже не надеялась!
— Прекрасно, — машинально отозвалась Элизабет, у которой слова застревали во рту комками шерсти. — Чаю, миссис Сертис.
И она засуетилась, приглашая Руби в зимний сад, усаживая ее поудобнее и наконец обретая способность улыбаться.
— Руби, дорогая, успокойся. Я непременно выслушаю тебя, но
— Он приехал поездом из Литгоу прошлым вечером, так неожиданно — я, конечно, удивилась, почему так поздно, но потом поняла, что из Сиднея он выехал обычным пассажирским… А я как раз принимала епископа с женой — он навешал паству… — сбивчиво объясняла Руби.
— Знаю-знаю. Ты забыла, что сегодня я пригласила его на ужин? Приходите вместе с Ли.
— …И тут входит Ли! О, Элизабет, мой нефритовый котенок совсем мужчина! Такой красивый! Рослый, статный! А слышала бы ты, как он говорит — ну вылитый английский джентльмен из высшего света! — Она смахнула слезы и снова засияла улыбкой. — Епископ Кествик прямо оторопел, когда его услышал, а когда понял, что это мой сын… О, я сразу выросла в его глазах!
— А я и не подозревала, что для тебя это так важно, — улыбнулась Элизабет, не зная, как успокоить стремительно бьющееся сердце.
— Да нет, что ты, но старик никак не мог понять, какое положение я занимаю в Кинроссе. Но теперь-то он побоится обращаться со мной как с публичной женщиной: знает уже, что я заседаю в совете директоров «Апокалипсиса» и не скуплюсь на подношения церкви. В общем, увидел он Ли и решил, что меня оклеветали: ведь сын-то мой учился не где-нибудь, а в школе Проктора. Ах, Элизабет, как я счастлива!
— Это и слепой заметит, милая моя Руби. — Элизабет облизнула пересохшие губы. — Значит, Александр тоже едет домой? Где он — задержался в Сиднее?
Воодушевление Руби приугасло, когда она заметила на лице Элизабет привычную маску равнодушия.
— Нет, голубка, Александр пока в Англии. Он отослал Ли домой на каникулы, а в письме написал, что мне не вынести еще три или четыре года разлуки, если я не повидаюсь с моим нефритовым котенком. Ли пробудет дома до конца июля, а потом уплывет обратно.
Подали чай, Элизабет сама разлила его.
— Но почему же ты здесь, Руби? Зачем тратишь драгоценное время? Проведи его лучше с Ли.
— А Ли сейчас присоединится к нам, — объявила Руби, которой на вид в эту минуту было не больше двадцати пяти лет. — Или ты думала, я буду ждать до ужина, чтобы познакомить тебя с моим сыном? Он отправился осматривать Кинросс, но пообещал к чаю явиться сюда. — И она притворно нахмурилась: — Запаздывает, негодник.
— В таком случае выпьем еще чаю.
Встреча состоялась через полчаса, за которые Элизабет успела взять себя в руки. К ее удивлению, она испытала легкое сожаление, узнав, что Александр не торопится домой — а Нелл была бы так счастлива видеть его! Но Элизабет понимала, почему Руби не огорчает отсутствие любовника: нелегко общаться сразу со взрослым сыном и его лучшим другом да еще скрывать от сына, кем ей приходится Александр.
В зимний сад Ли вошел с покачивающейся по спине черной косой, облаченный в старые, но чистые холщовые брюки и рубашку с расстегнутым воротником и закатанными рукавами. Не замечая, что на ее лице застыло выражение холодной отрешенности, Элизабет встала, подала юноше руку и надменно улыбнулась
— Как поживаешь, Ли? — лишенным выражения голосом осведомилась Элизабет.
Его улыбка увяла, голова чуть склонилась набок, в глазах мелькнула растерянность.
— Прекрасно, миссис Кинросс, — ответил юноша, пожимая безвольную кисть. — А вы?
— Благодарю, отлично. Пожалуйста, зови меня Элизабет. Присаживайся. Сейчас миссис Сертис принесет чай.
Ли сел так, чтобы наблюдать за обеими женщинами; заговорила его мать. «Это и есть жена Александра, о которой он почти не вспоминает? Неудивительно, — думал Ли. — В ней нет ни душевности, ни женственности, хотя арктическая холодность ей к лицу. Таких красавиц я еще не встречал — эта млечно-белая кожа, смоляные волосы, темно-синие глаза. Пухлые губы постоянно сжаты, их естественные контуры искажены; шея длинная и грациозная, прелестные кисти, на которых совсем не к месту массивные кольца. Элизабет Кинросс не из тех, кто любит пускать пыль в глаза, — значит, кольца ей подарил Александр, это в его вкусе. Жаль, что он не поехал со мной. Без него мне скучно, даже Кинросс кажется чужим. А его жена не желает меня видеть».
— Как Александр? — спросила Элизабет, как только ей удалось вставить слово.
— Процветает. — Л и улыбнулся, показав ямочки на щеках, как у Руби. — На лето он уехал к братьям Сименс в Германию.
— Опять двигатели и машины?
— Да.
— А ты, случайно, не знаешь, побывал он в шотландском Кинроссе или нет?
Ли удивился, уже был готов спросить, почему Александр не пишет об этом, потом передумал и ограничился кратким:
— Нет, Элизабет.
— Так я и думала. Ты часто видишься с ним?
— Каждый раз, когда меня отпускают из школы.
— Значит, ты к нему привязан.
— Он мне отец в большей степени, чем Сун, хотя я ни о чем не сожалею и никого не осуждаю. Я люблю и уважаю родного отца, но я не китаец, — сухо объяснил Ли.
Руби настороженно переводила взгляд с одного собеседника на другого: совсем иначе она представляла себе встречу обожаемого сына и драгоценной подруги! Они не понравились друг другу — хуже того, Элизабет буквально излучала неприязнь. Ее холодность казалась мстительной. «Элизабет, не надо так со мной! Не отвергай моего нефритового котенка!» Руби резко встала и потянулась за шляпкой.
— Ох, засиделись мы! Вставай, Ли, пожалей последний сандвич. Сегодня Элизабет пригласила на ужин епископа Кествика, так что мы с тобой привезем сюда епископа с супругой в половине восьмого.
— Буду с нетерпением ждать, — машинально отозвалась Элизабет.
— Как тебе жена Александра? — спросила Руби у сына, спускаясь в Кинросс в вагоне.
Ли помолчал, потом повернулся и посмотрел на мать в упор:
— Александр никогда не говорил со мной о жене, мама, но теперь я понимаю, почему вы с ним до сих пор близки.