Прикосновения Зла
Шрифт:
После седьмой перемены блюд рабы приносили серебряные подносы с десертом и торжественно водружали его на маленькие, укрытые белыми скатертями столики. К этому моменту на основных столах от обилия яств уже некуда было положить нож или поставить кубок. Разгоряченные вином гости подчас забывали нормы приличия: беседы велись громко и развязно, повсеместно возникали споры и даже потасовки, сластолюбцы охотно тащили к себе на клинии[4] молоденьких невольников обоих полов. Чтобы удовлетворить самые требовательные запросы на пиры приглашались опытные гетеры[5] и кинэды.
Почетных
На пиру в честь Покровителя Морей зесар Клавдий окружил себя исключительно доверенными людьми. Он возлежал за центральным столом, устроив рядом празднично одетого любовника с гвоздичным венком изысканно дополнявшим прическу.
По левую руку от правителя расположились советник Фирм, казначей Олус и первожрец главного храма Туроса Эйолус. Это была старая политическая коалиция, нередко прибегавшая к услугам Варрона для продвижения своих интересов.
По правую руку лежали их противники – молодая партия, возглавляемая понтифексом Руфом, советником Неро и легатом первого легиона Джоувом.
Шумное веселье почти трех сотен гостей не мешало размеренным беседам, которые велись между приближенными владыки.
Неро, полный, лысый мужчина средних лет, вытирая жир с обвисших щек, заговорщически шептал легату на ухо:
– Вы знакомы с женой любезного Фирма? До чего же хороша ее кожа и белокурые локоны, словно излучающие свет.
– О, да, – тихо отвечал ему Джоув, статный брюнет с волевым лицом и властным голосом. – Она затмевает красотой даже легендарную Оливию, перед обаянием коей мало кто мог устоять.
– Об этой прелестнице мне рассказывали следующее: будто бы она не способна устоять ни перед одним мужчиной, – советник глумливо захихикал, прикрывая рот пухлой ладонью.
– Чепуха и слухи, распространяемые завистницами.
– А еще говорят, что в постели она холодна, как рыба.
– Бессовестно врут, – усмехнулся легат. – Я вам в этом ручаюсь!
Между тем, два храмовника, расположившиеся напротив друг друга, вели дискуссию совсем иного рода. Первожрец Эйолус, седой и сморщенный старик, похожий на кусок пробкового дерева, с миной наставника обращался к Руфу:
– Ваша позиция мне непонятна. Если бог всего один, то как он успевает следить за тем, что творится в огромном мире?
Понтифекс снисходительно улыбнулся, прожигая дряхлого старца ненавидящим взглядом:
– Зесар тоже один, но ведает обо всем в своей грандиозной Империи. По-вашему, это также нуждается в объяснениях?
Клавдий рассмеялся удачной шутке и позволил расторопному невольнику подлить себе еще сладкого поморского вина.
– Сегодня мы чествуем Веда, брата Туроса, и традиционно приносим ему разнообразные жертвы, в том числе – людей. Ктенизиды осуждают ритуальные убийства и не мажут алтари кровью, –пренебрежительно сказал Эйолус. – Я прав или заблуждаюсь?
– Все мы – только нити гигантской паутины, – сдержанно ответил Руф. – Паук сам, по своему выбору,
– Значит, вы полагаете, что судьбу можно изменить? – первожрец издал тихий смешок.
– Разумеется, – кивнул Руф. – Наша жизнь неразрывно связана с жизнями других и колебание одной лишь нити может сотрясти всю паутину.
– Какая вопиющая глупость! Турос определяет судьбу человека задолго до его рождения, – наставительно пробубнил Эйолус. – Творец высекает ее жезлом на позолоченных скрижалях. Оракулы способны читать их, но никто, кроме Богов, не может повлиять на будущее.
– И что говорят прорицатели о долготе моего правления? – вмешался в разговор Клавдий.
– Богоподобный, ты будешь радовать нас своей милостью еще многие годы! – пообещал первожрец.
– А как рассудишь ты, мой добрый друг? – зесар повернул к Руфу покрытое потом лицо.
– Зло точит тебя, Богоподобный, точит оно и тех, кто находится рядом. Противясь ему, поучай слабых духом и тогда узнаешь торжество победы, – живо откликнулся понтифекс.
Услышав это, Варрон внутренне содрогнулся. Он чтил старых богов и с недоверием относился к ктенизидам, но сегодняшние слова Плетущего Сети были во многом созвучны его собственным невеселым мыслям.
– Ты заскучал, мой мальчик? – правитель ласково коснулся плеча любовника, сосредоточенно вытиравшего пальцы о кусок хлеба. – Ворчанье стариков раздражает слух юношей. Мне рассказали одну забавную историю, но не знаю, насколько она правдива…
Отвлекшись от разговора с легатом, советник Неро почесал увесистый подбородок и важно заметил:
– Поделись с нами, Богоподобный, и позволь оценить ее достоверность.
Клавдий, не скрывая усмешки, заговорил чуть тише:
– До меня дошли известия, будто жители Таркса были так восхищены скромностью советника Фирма, порой переходящей в скаредность, что даже городские нищие поспешили пожертвовать на его нужды собранные подаяния.
Все возлежавшие за столом мужчины, кроме обиженного поморцами советника, оглушительно захохотали. Он же, сделавшись едва ли не бордовым, как спелая вишня, принялся сбивчиво оправдываться:
– В том нет моей вины! Это все проделки сына тамошнего градоправителя! Дурной мальчишка не в ладах с головой! Его отец осыпал меня подарками, но покуда Макрин остается саром, ноги моей не будет в Тарксе!
Фирм, коренастый коротышка, гневно сопел, раздувая ноздри. Его усталые, воспаленные глаза, окруженные сетью глубоких морщин, налились кровью.
– Сын Макрина? – Клавдий напрягся, припоминая имя мальчика, которого видел на гонках колесниц пару лет назад. Юнец из Поморья так ловко управлялся с квадригой, что восхищенный владыка стоя аплодировал его блистательной победе.