Прикосновения Зла

Власов Сергей

Нереус едва успел схватить хозяина за запястья и тем самым не дал ему вскочить на ноги:

– Лежи! Прошу тебя!

– Мразь! – рявкнул Мэйо, испепеляя обидчика взглядом. – Свиное рыло!

– Скажешь еще слово, – ухмыльнулся надсмотрщик. – И будешь жрать дерьмо вместо ужина. Взял вилы и продолжил работу. Пошевеливайся, неженка!

Он двинулся к воротам тяжелой и неуклюжей походкой, одним только видом внушая страх невольникам.

– Проклятье! – в сердцах сплюнул нобиль, раздраженно нанизывая на зубья вил

охапку склизкой соломы. – Все считают меня идиотом.

– Я не считаю, – Нереус выпрямился, оттряхивая одежду. – Так уж повелось: если облеченный властью муж употребляет ее во зло, люди называют это несправедливостью, однако согласны мириться с ней. Того же, кто использует власть лишь во благо окружающих, не пытаясь извлечь выгоду, яростно обсуждают и подвергают осмеянию. Делай добро, но не в ущерб себе, а напротив – с пользой.

– Если желание помочь идет от мерзко-расчетливой душонки, то стоит ли вовсе затевать что-либо и, тем более, принимать такую помощь? Ты хотел сказать мне нечто важное, пока нас не прервали.

– Госпожа передаст послание для тебя через рабыню, которую пришлет сегодня к бараку.

– Неужто родителю вздумалось объявить о досрочном помиловании в связи с началом всеобщего траура по Клавдию?

– Молю богов, чтобы так оно и было.

Мэйо грустно посмотрел на геллийца:

– Я откладывал этот разговор. Хотел отпустить тебя на свободу прежде чем уеду в Рон-Руан, но не вижу смысла тянуть еще год. Наступает время больших перемен и пусть они будут к лучшему.

Нереус не смог скрыть охватившей его радости, но ответил хозяину с притворной обидой в голосе:

– А я надеялся славно погулять на пиру по случаю твоего отплытия в столицу.

– Не беспокойся, тебе обязательно вручат приглашение, – расплылся в улыбке нобиль. – Я ведь рассчитываю получить щедрые дары и, по крайней мере, одно восхваление в стихах!

Островитянин рассмеялся и доверительно наклонился к Мэйо:

– В твоем сердце бесконечно много доброты, господин.

– На последнем диспуте какой-то философ упрямо доказывал, что все бесконечное – конечно.

– Ты согласился?

– Нет, по пьянке ввязался в спор с ним, нес чушь и, кажется, высмеял. Помню, как разглагольствовал, будто голова имеет форму и конечна, а глупость в ней бесформенна и бесконечна. И толпа важно кивающих дураков тотчас согласилась с этим, явив живое подтверждение моих слов.

– Тяжело признавать, что вскоре нас ждет долгая разлука… Я хочу вернуться на родину и отомстить брату, но пока не знаю как.

– Ты получишь вдоволь денег и золотое кольцо с именем Дома Морган. Этого будет достаточно, чтобы родня выстроилась в очередь извиняться и целовать твои сандалии.

– Пусть целуют следы, – Нереус высоко задрал нос. – Они не достойны прикасаться к столь великолепному человеку, как я.

Поморец уронил вилы и согнулся пополам от смеха. Раб довольный

тем, что поднял настроение хозяину, сказал с широкой улыбкой:

– Если мы продолжим скорбеть с таким размахом, сюда сбегутся все местные «плетки».

– Зачем же себя ограничивать? В конце концов, не каждый день и даже год помирают зесары!

Закончив с уборкой, Мэйо отправился в барак. Юноша сгорал от нетерпения, но рабыня появилась лишь через некоторое время после захода солнца. Надсмотрщики приказали нобилю выйти на улицу, где его ожидала симпатичная афарка с кувшином вина и небольшой, накрытой белой скатертью корзинкой в руках.

– Молодой господин, ваш отец страшно гневался сегодня, – словно извиняясь, промолвила девушка, и поморец четко осознал – прощения не будет.

– Вот как… И в чем причина его гнева?

– Он считает, вы рассердили Веда. Бог послал кару на эти земли, оттого умер зесар. Вы должны покаяться, сильно-сильно…

– И что, если покаюсь, Клавдий воскреснет?

Рабыня недоуменно захлопала длинными ресницами.

– Я пошутил, – махнул рукой Мэйо.

– Ваш отец намерен ехать в столицу. Госпожа умоляла его, позволить вам сегодня вернуться на виллу, но он отказал ей.

– Когда он уезжает?

– Я не знаю. Госпожа очень сожалеет, но вам по-прежнему запрещено приближаться к дому. Она прислала вина и еды для укрепления ваших сил. Завтра я принесу еще.

– Скажи матери, что я благодарен. Пусть не тревожится, меня хорошо кормят и вовсе не бьют. Если буду исправно убирать дерьмо, то к концу лета мне дозволят чистить лошадей, а осенью – вероятно, дослужусь до пастуха. Это столь же почетно, как выбиться из Всадников в архигосы.

– Мне так и передать ваши слова? – уточнила темнокожая красавица.

– Разумеется, нет. Упомяни только о вкусной кормежке и моем отличном самочувствии.

Афарка смерила его недоверчивым взглядом:

– У вас впали щеки и заострился подбородок.

– А еще я страшно воняю и, кажется, подцепил вшей. Придется наряжаться в шелка словно девице, – буркнул Мэйо. – Расскажешь об этом матушке, и у нее случится истерика.

– Вы хотите, чтобы я солгала?

– Да, разорви тебя Мерт! – рявкнул поморец. – Я хочу, чтобы ты солгала! И не приходила сюда больше. У меня все прекрасно, лучше просто и быть не могло. Поняла?

– Как прикажите, господин, – печально вздохнула рабыня. – Но я не могу уйти, пока не отдам вам это.

Взяв кувшин и корзинку, юноша быстро вернулся в барак. Многие рабы еще не спали. Они смотрели на молодого хозяина, точно изголодавшиеся цепные собаки.

Нереус поднялся с лежака, но не стал ничего спрашивать, а просто уселся, свесив босые ноги и касаясь пятками пола.

Мэйо тяжело опустился рядом с ним, пригубил дорогого вина и подал кувшин геллийцу. Тот сделал пару глотков и замер в нерешительности.