Примирение
Шрифт:
Я себя успокоил. Если хочешь чего-то добиться, надо попытаться сделать хоть что-нибудь. Легче запереться в бункере и ждать ядерной войны, чем сделать что-то, чтобы предотвратить катастрофу. Я поборю страх неудачи. И тогда, может быть, жизнь откроется с новой стороны.
Глава третья. Удивительная встреча на кладбище
В какой-то момент мне стало одиноко. И я захотел поехать к деду на могилу. Я взял карту «тройка», оделся потеплее и отправился на автобусную остановку Я помнил, где похоронен
Пока шел до места, разглядел много интересного. Видел, что два громадных мужика в военной форме сторожили чье-то надгробие. У этих ребят были такие важные лица, словно им дали задание охранять могилу еврейского миллиардера из рода Ротшильдов. Я прошел дальше и увидел само надгробие. Три громадные гранитные плиты с золотистым текстом, а в центре – двухметровая бронзовая статуя покойника. Мда, извращения могут быть разными. Одни любят жесткий секс, другие пишут эротические фанфики, третьи занимаются самолюбованием даже после смерти, ставя себе роскошные памятники.
Я, наконец, дошел до интересующей меня могилы. Подошел ближе и увидел крест с дедушкиной фотографией. Мне стало как-то спокойно и хорошо, словно бомжу, попавшему в мавзолей, набитый бутылками со спиртным.
Оглянулся и увидел, как между надгробий ходят таджики с длиннющими бородами. Таджики – это проблема всех крупных кладбищ. Они высматривают посетителей, чтобы «впарить» им услуги по «крышеванию» могил. Как в 90-е бандиты «крышевали» бизнесменов, также мигранты сегодня «крышуют» участки на кладбище.
Я заметил, что около некоторых участков сформировались целые таджикские компании. Они что-то активно обсуждали, будто готовили рейд на могилу злейшего врага.
Мимо меня прошел один из них и на ломаном русском спросил, не нужно ли мне чего. Мне захотелось пошутить над ним, но я удержался, чтобы бородач не закатал меня в асфальт в прямом и переносном смысле.
Я отвлекся от мыслей и посмотрел на фотографию деда. Неожиданно мне стало легко и весело, будто я принял изрядную дозу галлюциногенных веществ. Нет, я не чувствовал себя сумасшедшим. Причина моей радости состояла в том, что при виде доброго взгляда моего покойного друга у меня всегда повышалось настроение.
Я долго смотрел на крест. Честно говоря, меня посетило странное ощущение. У меня не было желания уходить с кладбища. Обычно люди включают функцию максимального ускорения, чтобы поскорее свалить из столь мрачного и депрессивного места. В свою очередь мне хотелось остаться тут жить. Среди надгробий куда веселее и легче, чем в унылой московской квартире.
Мимо меня проехала черная Тойота. На такой машине ездит отец. Да нет! Хотя… Все-таки надо проследить. Я пошел за автомобилем и спрятался за столбом. Краем глаза я заметил, как из машины действительно вышел отец. Что он тут делает? Если не к деду пришёл, то к кому? Может, у нас тут ещё кто-то похоронен?
Я подошел ближе. Отец держал в руке букет красных гвоздик. Даже издалека было видно, что могила заросла
Это имя мне ни о чем не говорило. Но тут я посмотрел на годы жизни: 19 сентября 1976–25 июля 2001, и все факты сложились в единый пазл!
Это была могила моей матери. Её имени я не знал, потому что ни бабушка, ни дед никогда о ней не говорили. А когда я пытался сам о ней расспрашивать, разговор тут же переводился на другую тему.
«Кем была моя мама?» – этот вопрос выводил дедушку из себя. Дедушкино лицо принимало такое выражение, словно его, уважаемого профессора, послали в пешее эротическое путешествие.
Если подумать чисто логически, куда попадают стриптизерши после смерти? Если женщина трясла прелестями перед мужиками – это ведь тоже грех. Едва я задумался об этом, как совесть дала мне пощечину и заявила в стиле Остапа Бендера: «Эх, дать бы тебе в морду, да Заратустра не позволяет». Действительно, мне никто не давал право столь цинично рассуждать о покойной матери.
– А ты че тут делаешь? – раздался голос отца.
Я поднял на него глаза и тут же опустил. На мгновение мне удалось запечатлеть худое щетинистое лицо с блестящими от слез глазами. Его брови были низко опущены, а губы имели форму перевернутой улыбки. Отец чем-то походил на грустный эмодзи.
– Я… я… – я окончательно растерялся, – просто к дедушке пришел.
– Ах, ну да, точно, – отец положил цветы на землю, а сам начал вырывать сорняки из земли.
– Вам… это… это самое… как бы… помочь привести в порядок участок? – почесывая затылок, спросил я и поморщился от смущения.
Отец повернулся и взглянул на меня слегка удивленно. Он кивнул и ответил чуть менее враждебно: «Можно». Я ступил на материнский участок и начал вырывать сорняки. Отец обратился ко мне:
– Открой багажник. Надо взять банку краски, чтобы подкрасить ограждение. Оно совсем заржавело, – он протянул мне ключи.
– Окей, – и я побежал за краской.
После проделанной работы я ехал в машине отца на переднем сидении и краем глаза на него поглядывал. Ну вот, дело почти сделано. Сейчас у меня есть шанс завести разговор и сблизиться с отцом.
– А у вас… у вас… вы не могли бы рассказать о моей матери, каким она была человеком? Дед мне почти не рассказывал о ней.
– Хе-хе, – ухмыльнулся отец, – почему я не удивлен. Твоя мама была хорошим человеком. – холодный голос отца становился теплее, каменное выражение лица преобразилось, он перестал так крепко сжимать руль и чуть откинулся назад, – Она… ну в общем, – он тяжело сглотнул и снова впился пальцами в руль. – Я не мог тут жить после ее смерти. Каждый уголок города напоминал о ней. Поэтому и уехал подальше отсюда.