Принц без королевства
Шрифт:
Наверху в это время начали обратный отсчет шестидесяти секунд до полуночи. Фермини появился из люка и стоял рядом с солдатами.
Кафарелло наконец пошел к лестнице. Но вдруг обернулся и посмотрел на Ванго, словно о чем-то вспомнил.
— Сицилиец? — спросил он, ухватившись за перила.
— Что? — ответил Ванго по-французски.
— Ты ответил на моем языке, — сказал Кафарелло.
Ванго покачал головой, делая вид, что не понимает.
Поднимаясь по ступенькам, Кафарелло проклинал французское вино,
Ванго открыл дверь в туалет и заперся изнутри.
Достав из-за пояса ключ, он повернул его на два оборота в замке чемодана. Замок открылся. Наверху дружно стучали по полу сапоги, отбивая каждую уходящую секунду. Ванго схватил металлическую коробку с циферблатом и заводным механизмом. Выдергивать провода было не нужно. Тем же самым ключом он попытался открутить болты на коробке. Они не поддавались. Он отогнул клапан. Наверху раздались громкие крики: там встретили наступление Нового года. Это был конец…
Но часы, приводящие в действие взрывное устройство, отставали от ресторанных на пять секунд. Ванго просунул палец поглубже в механизм и остановил его.
Стены сотрясались от криков.
Прошла минута.
Ванго не слышал, как Фермини стучит в дверь, не слышал, как в зале горланят военные марши. Он плакал и смотрел на красный лоскут, забытый на умывальнике.
За полвека казацкий платок износился.
Ванго взял его в руки.
Не успел он выйти из туалета с чемоданом в руке, как к нему подскочил взбудораженный Казимир Фермини. Хозяин решил, что у него хотят увести повара. Он говорил тихо и торопливо. Признался, что очень напуган:
— Вы ушли так быстро, так внезапно! А перед этим говорили о моем поваре.
Ванго по-прежнему ничего не слышал.
— Так это ваш чемодан? А вы разве не знаете, что на той стороне тоже есть туалеты и гардеробная? Признайтесь, у вас свадебное путешествие?
Фермини говорил шепотом — рядом были солдаты. Он повторил, что очень испугался, и умолчал лишь о том, что тайно влюблен в своего прекрасного повара. Еще двенадцатилетним мальчиком он смотрел, как она накрывает столы. И теперь страшно боялся снова ее потерять, а она делала вид, что ничего не замечает.
— Ужин вам ничего не будет стоить, это за счет заведения. Мне очень жаль, но я прошу вас уйти. Вы меня так напугали! И предупреждаю, что на кухню ходить запрещено. Мадемуазель никого не принимает.
Ванго услышал только последнюю фразу и с трудом выдавил из себя:
— Тогда я зайду в другой раз.
— А где же новобрачная?
Бартелеми открыл дверь. Этель ждала на другой стороне улицы.
— Вот она.
Наверху все еще пели песни. Ванго сжимал в руке красный платок. Этель бросилась к нему. Заметив, что он ослабел, она попыталась забрать у него чемодан, но безуспешно.
— Подождите! — закричал хозяин им вслед. — Если вас
Тесно прижавшись друг к другу, они уходили все дальше.
— Счастливого пути! — крикнул Фермини.
Но они уже не слышали его.
Месье Коста, который наблюдал всю эту сцену, казалось, был ею потрясен. Казимир Фермини увидел, как он побежал за Ванго и Этель.
— Да что с ними со всеми стряслось?
Фермини прислонился к стене. Немцы допевали последние песни. Через секунду иностранец вернулся. Он запыхался и побледнел. Фермини обнял его за плечи, и они вместе зашли в ресторан.
Месье Коста снова уселся за столик.
Фермини сел рядом. Кроме них в помещении уже никого не было. Шум в зале напротив постепенно затихал.
— Вы когда-нибудь думали о том, чтобы жениться? — спросил Фермини. Иностранец как будто очнулся.
— Что, простите?
— Вы испанец?
Иностранец улыбнулся.
— Нет.
— Вы женаты?
— Не совсем.
— Хороший ответ!
— Я любил одну женщину, — объяснил Коста, — она оттуда же, что и я — с Сицилии. Но она уехала.
— К другому?
— В том-то и дело, что нет.
Оба смотрели на догоравшую свечу.
— Однажды я получил от нее письмо. Очень длинное письмо.
— Она было адресовано вам?
— Нет, мальчику, которого она вырастила, но он тоже уехал и не вернулся. Я вскрыл конверт, и один человек перевел мне это письмо. Она рассказывала историю этого мальчика и свою собственную. На пяти страницах. Вы и представить себе не можете, сколько всего могут вместить пять страниц.
Фермини впервые не нашел в себе сил сходить за рукописью, увесистой, как ящик с яблоками, но признался:
— Могу. Я пишу романы.
— Даже в романах такого не бывает. Помимо всего прочего она упоминала, что когда-то давно, еще в юности, работала здесь помощницей на кухне.
— Здесь? — спросил Фермини дрогнувшим голосом.
— Да.
— Во Франции?
— Да.
— В Париже?
— Я же сказал: здесь.
И сицилиец, размахивая руками, указал на стены, потолок и столики «Счастливой звезды».
Казимир Фермини одним махом осушил стакан и посмотрел на иностранца, который продолжал рассказ:
— И тогда я сказал себе: «Я буду не я, Базилио Коста, если не приеду посмотреть на это место. Я хочу побывать там, где ее помнят юной девушкой». Я пообещал себе это, потому что любил ее.
Фермини накрыл его руку своей.
— И я учил французский язык, словно какой-нибудь школьник, — продолжал Базилио. — Я хотел дождаться конца войны, чтобы отправиться в путь. Но когда стареешь, нет времени ждать.
— Это правда.
Базилио был очень взволнован. Он так ждал, что приедет сюда, в Париж, и увидит, где прошла ее юность.