Принц без королевства
Шрифт:
— А письмо я только что передал тому, кому оно предназначалось.
Он помолчал.
— В это трудно поверить, но он был там, на тротуаре напротив, вместе с вами. Этот парень, Ванго. Я увидел его и побежал, чтобы передать письмо.
Фермини был потрясен. Он слушал Базилио и не мог вымолвить ни слова. Такую историю он не осмелился бы перенести в свой роман.
— Когда стареешь, нет времени ждать, — повторил Базилио. — А она? Кто знает, что с ней стало?
Он провел ладонью по глазам.
И в эту минуту в отверстии люка показалась голова в белом платке.
— Слава богу, все ушли, — сказала Мадемуазель, не глядя на них. —
Она стояла на лестнице, торчавшей из люка, и, несмотря на измученный вид, хохотала. Даже ее плечи вздрагивали от смеха.
— Да, все закончилось, — сказал Фермини.
— Надеюсь, вы не заставите меня еще раз пережить такое, Казимир!
И она повернулась к ним.
Базилио оцепенел, глядя на это лицо, появившееся словно из-под земли.
Фермини смотрел то на нее, то на сицилийца. Он знал, что для него теперь все кончено.
— Базилио…
— Мадемуазель…
Выйдя на соседнюю улицу, Макс Грюнд сказал своему врачу-французу:
— Вы уверены, что хотите проводить домой этих господ?
Грюнд был пьян. Шофер помог ему забраться в автомобиль.
— Разумеется, — сказал доктор. — Моя машина стоит чуть дальше.
Сзади ждали Кафарелло и Виктор Волк. Они держались с достоинством и выглядели несколько трезвее Грюнда.
Автомобиль уехал.
Доктор Эскироль, по-прежнему находясь в прекрасном расположении духа, встал между ними и взял их под руки.
— Господа, я доведу вас до своей машины. Теперь вы на моем попечении.
И он замурлыкал самую знаменитую песенку Нины Бьенвеню.
Добро пожаловать в Париж, мой дорогой… Приятно знать, что ты еще живой…Виктор вполголоса подпевал. Кафарелло шагал вперед, как сомнамбула. Так они шли несколько минут. А за ними кто-то следовал по кровельному желобу.
Они свернули в узкий переулок.
— Кажется, я перепутал улицу, — сказал Эскироль и отпустил руки обоих спутников.
Те остановились. Эскироль прошел несколько шагов вперед и обернулся. С задумчивым видом, полузакрыв глаза, он держал в руке пистолет.
Двое приятелей растерянно таращились на него.
— Когда-то, — сказал Эскироль, — я гулял по Парижу с друзьями. Как сейчас. Нам было хорошо. Одного звали Жозеф Пюппе. Другого — Зефиро. Третьего — Хуго Эккенер. Мы любили друг друга. И дали клятву.
Наверху, на крыше, Кротиха тоже остановилась.
— Двоих уже нет в живых, — сказал Эскироль. — Из-за вас. Моя жизнь изменилась. И мир изменился.
Его рука была тверда.
Кротиха услышала два выстрела.
Она посмотрела вниз и увидела на земле два распростертых тела, а рядом человека с пистолетом.
Уходя, мужчина на мгновение попал в полосу света. Она увидела, как он развязывает галстук в горошек. И узнала его.
Это был Сезар.
При въезде в Париж у шлагбаума остановился черный автомобиль, и водитель предъявил полицейскому пропуск за подписью епископа.
— А что за люди с вами?
— Это моя семья.
Полицейского это как будто не удивило. Он направил фонарик внутрь машины и оглядел троих пассажиров. Один из них спал, второму, с красным платком на шее, было явно не до сна. На коленях у него лежало раскрытое письмо, а на щеках блестели слезы. Рядом, прислонившись к его плечу, дремала молодая женщина.
— Благодарю,
Автомобиль тронулся.
Через три километра на полном ходу открылось окно, и из него прямо в кювет полетел чемодан. Он прокатился по заснеженной траве и замер.
Один.
Два.
Три.
Чемодан разлетелся на куски.
Гигантский сноп огня осветил небо, деревья, заиграл на хромированном корпусе автомобиля, который мчался по платановой аллее все дальше и дальше на юг.
33
Оливы
Впереди еще были страшные годы. Война шла по всей Европе, родители и дети навсегда теряли друг друга, повсюду смерть оттачивала свое ремесло [44] . Были и предательства, и расплата за них. Бывало, целые морские побережья обагрялись кровью [45] .
44
Отсылка к роману «Смерть — мое ремесло» французского писателя Робера Меряя (1908–2004), в котором автор исследует психологию коменданта лагеря смерти.
45
Имеется в виду высадка союзных войск на побережье Нормандии в 1944 году.
Многие не сразу осознали, что видели лишь край бездны.
Впереди были тяжелые годы.
Но был и звонарь Симон, который одной рукой держал крошечную Колетт, а другой махал вслед автомобилю. Был Огюст Булар, и огонь, пылающий в его камине в живописном краю среди заснеженных плоскогорий Обрака; были Ванго, Этель и Пол, ожидавшие за столом, пока мадам Булар снимала колбасы, подвешенные к потолку. Они перешли через Пиренеи, преодолели ущелья, видели серн и много льда, а впереди их ждала Испания и свобода. Была Кротиха, которая поначалу тщетно искала родителей, надеялась, впадала в отчаяние, проводила ночи на чердаке театра в обнимку со скрипкой. А потом она поняла, чего ей на самом деле нужно бояться, и в аббатстве Ла-Бланш появилась сестра Мари-Кротиха, благосклонно принятая веселой матушкой Элизабет. Был Эскироль, который постоянно ездил в Англию, чтобы обеспечить деятельность подпольной группы, созданной им в первые дни войны в память о друзьях с улицы Паради. Был Эккенер, печально смотревший в небо, отраженное в Боденском озере. Был славный доктор Базилио, который вернулся на корабле к Эоловым островам, в Поллару, храня в сердце данное ему обещание. Были цветы на столе, которые он менял каждый день. А на другом берегу был возрожденный монастырь, где снова собирали так много меда, что можно было печь коврижки. Были колокола, звонившие в штормовые ночи — но уже без Пиппо Троизи, который вернулся к жене и кустам каперсов.
Потом было освобождение Парижа, знамена, танки союзников, бегство комиссара Авиньона, радостные выстрелы в воздух, яростная толпа, окружившая Нину Бьенвеню. Были слова прощания Мадемуазель на пороге «Счастливой звезды» и слезы Казимира Фермини. Был молодой русский солдат Андрей, который вошел со своим полком в концлагерь на юге Польши и освободил заключенных. Среди них он искал двоих и все спрашивал: «Вы не знаете супругов Атлас?» И были взгляды вчерашних узников, которым очень хотелось бы сказать «да».