Принц и Нищин
Шрифт:
— А, ну да, — отозвался Гришка. — Вон там у моей дочки, у Аньки, на плакате болтается. Анька, дура, говорит, что этот Аско… Аскаль похож на нашего Сережку. Только чушь это собачья.
— Я приехал пораньше, чтобы проверить акустику этого клуба, вот, прямо напротив тебя который. Там послезавтра концерт Аскольда будет. Еду, а тут из окна этот твой сливной бачок вылетает и мне в стекло — хрррясь! А потом, оказалось, и ты сам вылетел.
— Это меня Сережка, паразит, выкинул. — сообщил глава семейства Нищиных.
Рукавицын кивнул, потом произнес:
— Ладно.
Он хотел было выйти, но Гришка вцепился ему в плечо и заговорил:
— Это… Василь… деньги уж коли есть, так займи по душам. А то вон оно как.
— Только не говори, что это на лечение, — отозвался Рукавицын, но деньги дал. Сто рублей.
Он появился не завтра, а послезавтра. И не один, а с высоким статным парнем, носящим смешную и совершенно ему не подходящую фамилию Курицын. Сама фамилия, а тем паче сочетание фамилий — Курицын и Рукавицын — рассмешило Гришку, и он смеялся до колик и до угрюмоватого тычка Василия:
— Ну, Григорий. Утихомирься. Дело к тебе есть.
Гришка поднялся с дивана.
— Как-кое дело?
— У тебя квартира большая? — спросил его Курицын, он же Гриль.
— Да, а что ж! Четыре комнаты, — гордо заявил тот.
— Нам нужна одна.
— Пожить, что ли? А… ну нет, я понял, — оценив брезгливую усмешку на лицах и Гриля, и Василия, исправился Гришка. — Комната, значит?
— И полная конфиденциальность, — добавил Гриль. — Я слыхал, ты недолюбливаешь своего сына?
— У-у-у… блина… чтоб…
— Все ясно, — оборвал его Василий. — В-общем, он не только тебе пакостит, но и другим людям. Серьезным. Нужно, чтобы он перекантовался у тебя два дня, но из квартиры его никуда не выпускать. Если мусора запалят, у тебя все чисто: скажешь, что у сына белая горячка, буянит, вот и пришлось связать. Думаю, что тебе поверят, — с непередаваемой иронией добавил Гриль.
— А кому… что? — взъерошился Гришка. — Кому он… а мне ничего за это не будет, что он кого-то там серьезных… нет?
— Будет. Будет гонорар. Если, конечно, он у тебя надежно перекантуется.
При слове «гонорар» Нищин насторожился и стал оглядываться по сторонам, а потом приложил руку к губам и выговорил:
— Тс-с-с… тут у меня жинка. Она если услышит про деньги, все под ноль вычистит. А сколько денег-то?
— А сколько хочешь. В разумных, конечно, пределах, — ответил Рукавицын.
Аппетиты Гришки не простирались дальше ящика водки, но тем не менее он зажмурил глаза и выдохнул:
— Пять… нет, десять тысяч!
Василий надменно улыбнулся, а Гриль сказал:
— Хватит и пяти.
— А… м-м-м…
— Аванса не будет! — резко оборвал его Курицын. — Мы не пенсионный фонд.
Григорий было надулся, но, посмотрев на холодное и ничего не выражающее лицо Гриля, сдулся и пробурчал:
— Ну да, конечно… меня можно обижать. Ну да, конечно.
Когда за гостями захлопнулась дверь, Гришка еще раз пробормотал свое «ну да, конечно», а
А потом спрятал пойло и, повернувшись к зеркалу сначала одним боком, потом другим, важно поднял указательный палец и изрек:
— Пора пожить по-человечески.
Обнаружив, что их тюремщиком является ни кто иной, как отец Сережи Воронцова, Алик Мыскин долго и мутно смотрел на то, как Гришка разглядывает в зеркало свою новую одежду. Василий и Курицын-Гриль, от которого Аскольд, разумеется, так и не дождался вожделенного «кокса», ушли. В квартире остались только пленники да члены семейства Нищиных в составе прихорашивающегося г-на Григория, Дарьи Петровны, дремавшей вместе с мухами на балконе, и пьющих на кухне дочки и сожителя. На кухне же сидел и Толян — оставленный Грилем на квартире мелкогоуголовного вида хлопец, впрочем, на фоне Аниного сожителя выглядевший просто светочем интеллигентности и средоточием миролюбия и интеллекта.
Гришка повернулся к Аскольду и, вытянув из новых джинсов штаны, сказал:
— Ну что, гнида… понял, как отца родного бить? Забыл, щенок, как я тебе в детстве драл? Это хорошо, что тебя вот так тут разложили. Я сейчас тебе напомню. А-а-а, сука!
С этими словами он со всей силы вытянул того, кого он принимал за сына, толстым, с массивной пряжкой, ремнем.
— У-у-у! — протяжно завыл Аскольд. — Да ты что, рехнулся, урод! Тебя же кубиками нашинкуют, когда я из твоей вонюче… а-а-а!! (Гришка ударил вторично.)
— Дядя Гриша, — с лихорадочной быстротой заговорил Мыскин, в то время как грозный сантехник замахивался в третий раз, — дядя Гриша, это не Сережа… это не ваш сын.
Недоумение, захватившее Гришку Нищина в свои наглые лапы, временно избавило Аскольда от третьего удара.
— Чево ты такое несешь? — злобно выговорил Григорий, воззрившись на Алика. — Че, если он побрил свою харю, так я его не узнаю, что ли?
И он зарядил ремнем и Алику:
— Ой-ей! — заорал тот, и когда Нищин снова перекинулся на Принца, то Мыскин предпочитал больше не вмешиваться в молчаливый диалог между «сыном» и его любящим отцом.
Зато Аскольд, в прямом и переносном смысле подхлестываемый болью и злобой, заорал, извиваясь и силясь разорвать веревки:
— Ты, мужла-а-ан! Можешь считать, что ты уже покойник! Тебя урррою… о-о-о!.. — роют!! Можешь считать…
— Считать? — деловито пыхтя от усердия, перебил его Гришка. — Считать — это хорошая мысль. Ррраз!..
— Ой, блин-а-а!
— Двввва!!
— Хва-а-атит… я тебе де-не… у-у-у!
— Тррри!!.
Аскольд больше не мог ругаться: он вцепился зубами в драный клетчатый плед, покрывавший диван, и подвывал. Наверно, ни одна звезда эстрады не оказывалась в более глупом и ничтожном положении, чем многострадальный носитель княжеского титула.