Принц и Нищин
Шрифт:
Эйхман не успел сделать этого, потому что в этот момент ему позвонил еще кто-то, и он стал слушать с все более вытягивающимся лицом, а потом изумленно посмотрел на Сережу Воронцова и как-то бочком-бочком начал пробираться к выходу из клуба. За ним следовал его телохранитель.
Сережа тем временем потерял чувство меры совершенно. Он вел себя так, словно ему объявили, что завтра утром он умрет, и потому в последний оставшийся ему вечер стоит оттянуться по полной программе. Нет смысле пересказывать все эти безобразия, стоит только подвести им итог: Фирсов
Сережа размахивал руками и время от времени бормотал почему-то с грузинским акцентом:
— Шалико… пасматры, какой странни этот русски язик… Настя по-русски — прастытутка, а нэнастя — плохая погода…
Собирался ночной дождь.
В течение первых пяти минут езды по ночной Москве многострадальный горе-«суперстар», то бишь г-н Воронцов, не мог вымолвить ни единого слова, только открывал и закрывал рот, как вытащенная на берег рыба-неудачница, да на крутых поворотах время от времени бился затылком о стекло и рассеянно щурил глаза.
— Куда мы едем? — наконец выдавил он.
— В Шереметьево-II, — коротко ответил Фирсов.
— Защщем ета?
— Ты летишь в Барселону.
— В Бар-се-лон-ну? — Сережа растерянно потер кулаками глаза и уставился на невозмутимого Алексея. — Это что… шутка такая?
— Нет, это такая столица Каталонии. Провинции в Испании.
Этот ответ так придавил пьяного Сережу Воронцова своей краткостью и новизной, что он замолчал и продолжал молчать до самого аэропорта, оцепенело уставив взгляд в широченную спину своего личного водителя. Потом вынул из холодильника бутылку пива и начал пить из нее с таким видом, с каким сапная лошадь хлебала бы холодный авиационный керосин.
— И все-таки я не совсем понимаю, — вполголоса сказал Романов, — такими экстренными темпами его не стали бы отправлять за границу. Может быть, Вишневский что-то узнал? Как ты думаешь, Алекс?
— Может быть, — следовал индифферентный ответ.
Вдруг невозмутимое лицо Фирсова дрогнуло, и он легонько толкнул в спину водителя, кивнув на темную машину, следующую метрах в ста за ними и соответственно отражающуюся в зеркалах заднего вида:
— Эй, Диман, глянь-ка, за нами, никак, хвост?
— Да не, Алексей Иваныч, померещилось тебе, — отмахнулся тот. — Вам, гэбэшникам бывшим, вечно что-то подозрительное мерещится.
— И это?!
Из-за поворота на углу массивного сталинского дома — буквально в пятидесяти метрах от «Мерса», на которой ехали Сережа Воронцов и сотоварищи — вылетела длинная черная машина и резко затормозила.
Она еще не прекратила движения, а дверцы ее по обе стороны салона распахнулись, и из них буквально вывалилось несколько темных, еле различимых в свете ночных придорожных фонарей фигурок. Они синхронно, как в цирке, исполнили кувырок через голову и, встав на одно колено — открыли беглый автоматный огонь!
С грохотом разлетелось лобовое стекло, и водитель Дмитрий, пораженный несколькими пулями, глухо застонал и
«Мерс» прогрохотал по бордюру тротуара и, развернувшись, остановилась посреди пустынной улицы.
— Ла-а-ажись!!! — заорал Фирсов и, схватив Сережу Воронцова, пригнул его к сиденью. Его рука успела нащупать что-то горячее и влажное, струящееся по шее Сергея.
Воронцова все-таки успели подстрелить, и один Бог ведал, сколь серьезно.
В этот момент долгое время следовавшая на некотором отдалении вишневая «десятка», которую Фирсов заподозрил в слежке, поравнялась с подбитым «Мерсом», притормозила… бесшумно опустились тонированные окна, и две очереди разнесли боковые окна Сережиной машины и прошли навылет через голову так и не успевшего пригнуться Романова.
Не издав ни звука, тот мешком осел на сиденье.
«Десятка» сорвалась с места и ушла во тьму ночных улиц вслед за первой машиной.
Фирсов выпрямился и начал тормошить Сережу:
— Ну же… ты, сердцеед! — быстро повторял он (вероятно, даже сейчас не мог забыть про свою жену и про то, прикаких обстоятельствах он, Алексей Фирсов, застал ее с Воронцовым), — Сдохнуть ты еще успеешь! Э-э-э, ты! М-м-м… что тут у него?…
…Пуля едва зацепила шею Воронцова, только порвав кожу, и прошла навылет, совсем чуть-чуть разминувшись с сонной артерией. Еще бы два-три сантиметра правее — и у него не было бы ни одного шанса выжить: он просто умер бы от потери крови.
— Кажется, живой. Это зря, — пробормотал Фирсов, а потом перегнулся через спинку переднего кресла и взглянул на Романова. Лицо того уже помертвело и приобрело тот восковой желтоватый оттенок, который беспощадно констатирует леталь ный исход.
Возле затылка темные волосы Романова слиплись в темный ржавый ком, на лоб свисала тяжело набухшая кровавая сосулька, а дальше, перечеркивая неподвижное лицо, через переносицу и угол рта, текла узкая темная струйка. Точно такая же выбегала из-под правого уха мистера Очковая Змея. Полуприкрытые глаза его с темными коричневатыми мешками уже остекленели и навсегда остановили бессмысленный взгляд свой на потолке салона.
— А вот ему уже точно ничего не поможет, — сказал Фирсов, словно докладывая вышестоящему начальству о последствиях этого ужасающего эксцесса.
Сережа Воронцов пошевелился и слабо простонал (по всей видимости, больше пострадав от алкоголя и кокаина, чем от пули), а потом сдавленно пробормотал несколько слов, которых Фирсов не сумел разобрать.
Но ему это и не требовалось…
Он вынул пистолет и приставил его к виску Сергея. Секунду поколебался и спрятал оружие.
— Нет… нельзя. Они могут вычислить по результатам баллистической экспертизы, что его убили вовсе не… — Он чутко прислушался к прерывистому дыханию Воронцова, бормотавшего какую-то чушь, а потом вынул из пиджака мобильный телефон и быстро набрал номер.