Принц Модильяни
Шрифт:
Уже несколько дней я обстукиваю мрамор. Моя скульптура начинает приобретать форму. Она грубая, пока только в общих чертах, и все же мне нравится. Она выглядит прямо как незаконченные статуи Микеланджело.
Шея получилась слишком длинная, как и говорил Чекко, она неестественная – но мне нравится этот эффект. Здесь нет правдивости – но, возможно, я ее и не ищу.
Я смотрю на свое творение – и оно мне кажется потрясающим, как создание первого человека. Из природных материалов рождается существо, которое вовсе
Мой страшный кашель продолжается. Когда Чекко подходит посмотреть на мою скульптуру, он спокойно улыбается и советует мне прекратить работу, но не из-за недостаточной красоты результата, а из-за моих страданий.
Прошло десять дней моего пребывания в Пьетрасанте. Я просто разбит.
Работа идет медленно, я часто делаю перерывы, чтобы отдохнуть и опустить руки в лед. У Чекко он всегда припасен. Он тоже всю жизнь старается снять воспаление рук с помощью льда. Меня утешает, что и его молодые ассистенты иногда прибегают ко льду, чтобы уменьшить боль.
– Амедео, ты устал. Ты действительно хочешь закончить эту скульптуру?
– Конечно.
– Тебе понадобится еще десять дней, если будешь продолжать работать с такой скоростью.
– Ничего страшного.
Чекко смеется и указывает мне на накрытый стол, где стоит бутылка вина, хлеб, фокачча, сыры, колоннатское сало и салями.
– Пойдем перекусим.
Я откладываю молоток и резец и направляюсь вместе с Чекко к столу, где нас ждут его помощники. Он кладет руку мне на плечо.
– Знаешь, что мне в тебе нравится? Упорство.
– Это хорошо?
– Если не переусердствовать.
Я улыбаюсь и иду под жарким солнцем, которое вот уже несколько дней неистово печет. Я голоден и предвкушаю скорое наслаждение от наполненного желудка.
Вдруг двор начинает кружиться, земля уходит из-под ног, меня бросает из стороны в сторону, я опираюсь на руку Чекко, у меня подгибаются колени, в глазах темнеет, я спотыкаюсь и падаю. Дальше я ничего не помню.
Меня отнесли в тень, положили лед на лоб, запястья и на шею. Один юноша держит мои ноги приподнятыми, а другой обмахивает меня газетой. Мне жарко, я вспотел, я весь мокрый. Чекко встревоженно наблюдает за мной.
– Как ты?
– Не знаю.
Я пытаюсь встать.
– Не валяй дурака, не двигайся. Скажи мне, что ты чувствуешь.
– Мне не хватает дыхания… мне жарко… очень жарко.
– У тебя есть боль в груди?
– Нет.
– Ты уже падал в обморок?
– Нет. Точнее, да, один раз, в Венеции.
Сердце колотится, дрожь в груди распространяется на руки и шею. Я стучу зубами, но не от холода, у меня бесконтрольно трясется нижняя челюсть.
– Ты белый как полотно.
Ноги потеряли чувствительность. Я пытаюсь ими пошевелить, чтобы понять, могу ли я ими управлять.
Чекко теперь выглядит больше разозленным, чем обеспокоенным.
– Ты упрям. Когда плохо себя чувствуешь, нужно остановиться. Именно это мне в тебе не нравится. У тебя
– Я хочу закончить.
– Об этом не может быть и речи.
– Мне уже лучше. – Я обманываю, пытаясь получить позволение встать.
– Замолчи!
Все болезненные ощущения проходят, сменяясь неловкостью от того, что я нахожусь в центре всеобщего внимания. Я выгляжу нелепым, неспособным противостоять своим слабостям. Все, что я начинаю делать, заканчивается провалом.
– Дома знают о твоей болезни?
Чекко задал этот вопрос, как будто все обо мне понял. Я продолжаю притворяться:
– О какой?
– Ты понял, что я хочу сказать.
– Обычно я хорошо себя чувствую.
– Амедео, так не делается. Враньем ты не достигнешь результата. Завтра ты должен уехать, возвращайся домой.
– Пожалуйста… Я должен закончить голову.
– Какую голову? Нет никакой головы.
Я поворачиваюсь и ищу глазами свое рабочее место. Там, где я работал, больше нет моей скульптуры. Пока я был без сознания, кто-то ее унес.
– Где она? Куда вы ее дели?
Никто не отвечает.
– Где моя голова? Я хочу встать.
– Не двигайся.
Я стараюсь освободиться от хватки юноши, который держит мне ноги; он меня отпускает, я поворачиваюсь на бок, убираю лед и пытаюсь подняться. Сердце снова начинает биться сильнее.
– Я хорошо себя чувствую. Мне нужна моя голова.
– Ее больше нет. Я не хочу, чтобы ты здесь оставался. Мне очень жаль.
Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, куда они ее спрятали, – но ничего не вижу. Делаю несколько шагов – и чувствую, как силы снова покидают меня. Я вынужден остановиться, колени подгибаются – и я оседаю на землю, упираясь в нее руками.
Я поднимаю взгляд на Чекко. Он наблюдает за мной с сочувствием, я же могу только кивнуть в знак капитуляции.
Поезжай!
– Это твое окончательное решение? Ты уверен?
– Да, мама.
Я не могу сказать ему «нет». Жизнь ему уже слишком часто говорила «нет».
Я все же делаю последнюю попытку:
– Когда ты хочешь уехать?
– Как можно скорее.
– Где ты будешь жить?
– В пансионате, а потом найду жилье. У меня есть друзья в Париже. Я не хочу использовать деньги дяди Амедео. Я возьму только небольшую часть.
– Они твои. Это твое наследство, оно принадлежит тебе.
– Я хочу попробовать зарабатывать на жизнь своим трудом.
– Но ты еще не готов!
– Если понадобится, вы мне их будете понемногу присылать.