Принц Половины Осени
Шрифт:
Слепое обожание.
«Ты и есть тот несчастный мальчик, который убил их всех?»
Признаться честно, никого я не убивал. Но проще безрукого научить играть на скрипке, чем доказать мою невиновность. Мне стыдно, что я совсем не помню их лиц, а только жуткое месиво. Соленый запах железа, настолько стойкий, что он забивался в лёгкие. Дрожащие руки, ровную гравировку на лезвии. Монотонность. Кап-кап-кап. Она капает с кончика острия, липкими лужами растекается по полу. Она везде. Разносит запах сырого мяса и угасшей жизни.
У меня сохранилось
«Ты и есть тот несчастный мальчик, который убил их всех?»
Я вырос в мире, где чудо было синонимом опасности. Это не мутация, которую могли бы объяснить учёные, не секретный правительственный эксперимент, не рождение новой расы. Этому нет объяснения, поэтому это считается опасным. А опасному место под замком. Ты родственник такого «особенного»? Будь добр, получи клеймо изгоя. Родство и дружба в моём мире были презрительны. Это презрение, взращенное на страхе, было заведено давно и прослеживалось от самого средневековья, когда ведьм было принято сжигать на кострах.
«Ты и есть тот несчастный мальчик, который убил их всех?»
Нет. Это вы пытаетесь убить меня.
***
Я открыл глаза в своей камере. Стены белые, серое постельное бельё. На шее тяжело висел широкий ошейник. В спину даже через матрац упирались тугие пружины койки. А в углу нечто напоминающее временный унитаз. Плохой знак того, что в ближайшее время меня не должны были навестить. Первая попытка подняться была неудачной, все мышцы тела протестующе свело, а голова закружилась. Я снова принял горизонтальное положение и попытался собрать мысли в единое целое, но они то и дело рассыпались в крохотный пазл. Как разбитое зеркало – никто не сможет увидеть своё отражение целиком, пока не соберёт осколки. Вот и я делал то же самое: хотел понять, кто я и что со мной происходит, исходя из моих воспоминаний. Исходя из отражения.
– Так, давай, соберись… – тут я хотел назвать самого себя по имени, но замолк, осознав, что не помню его. Не помню своего имени.
Я тут же схватился за голову, будто старался удержать внутри все оставшиеся воспоминания.
– Давай, давай же, – я продолжал разговаривать с самим собой, сжимая челюсти с такой силой, что мышцы заболели. – Вспомни ещё хотя бы что-то.
Мозг будто понял мою команду и поспешил предоставить все самые гадкие моменты моей жизни. Тогда я вспомнил кое-что из своей школьной жизни, вспомнил последнюю встречу с семьёй. Я видел музей и жуткую белую фигуру. А потом в голове вспышкой молнии и боли пронесся нож. Я ругал себя сквозь зубы, сжимался в комок, старясь запереть эмоции, но они всё равно просились слезами наружу. Сильные не плачут, верно? Если так, то я слабак.
– Идиот, – повторял я себе под нос, глотая слёзы. – Тупица.
Я помнил трупы с изуродованными лицами, кровь и сильный запах металла, который долго стоял в носу. Я помнил бурое и вязкое, исполосованные тела
– Лисс. – Сказал я, выдохнув.
Это не было тоской, я лишь вспомнил имя. Единственное из множества имён, которые я знаю, но почему-то вспомнить и сейчас не в состоянии. Её голос звучал в голове. А потом пусто. Больше ничего. Только пара самых ужасных дней в моей жизни. Я понятия не имею, что так повлияло на мою голову, но я, в общем-то, не жалуюсь. Это кажется очень простым: стираешь воспоминания о прошлом – стираешь и прошлое. Но, увы, это совсем не так работает. Как выяснилось позже, у моего прошлого на меня большие планы: оно всё-таки хотело меня настигнуть, и, видимо, растоптать. Все ошибки, все ужасы – эта пакость уже дышала мне в затылок.
Первые сутки ко мне никто не заходил, я понимал, что я, скорее всего, загремел либо в участок, либо попал в один из лагерей от этого становилось не по себе. Больше всего пугало, что никто не заходит. Чёрт знает, что могут выкинуть эти люди в форме. За те сутки мне хотелось рыдать и крушить всё от отчаяния, ужасно хотелось поесть, но картина с исполосованными лицами, которая не желала выветриваться из головы, быстро прогоняла чувство голода, заменяя его чувством тошноты.
Видимо, эти ребята просто давали мне время прийти в себя после перевозки в это место, чтобы я мог подготовить себя и своё тело к новым выходкам судьбы. И это было хорошо, потому что после того, как я вернулся в сознание и вспомнил, что стало с моей жизнью, я не мог говорить или двигаться. Я мог только рыдать, кричать и злиться. И это помогло, потому что потом я понял, что перестал чувствовать что-либо. Будто эмоции просто отключили.
***
Я сидел на кровати и пытался откопать что-то ещё в своей голове, однако ничего о прошлом восстановить не удалось. Это единственное, чем я занимал всё своё свободное время: я закрывался в себе и попадал в Лабиринт. Вокруг стены с множеством дверей, повороты и ходы, которые ведут в глухую неизвестность, я открываю каждую из них, прохожу все возможные тропы, но ничего найти не удаётся.
Из Лабиринта меня выдернул какой-то странный звук. Будто сигнализация сработала, но звучало это в моей комнате, а не в голове. Я нервно обернулся на дверь, но с места не двинулся. Тяжёлая металлическая дверь распахнулась, на пороге стоял высокий мужчина с высоко поднятой головой, а за его спиной ещё пара солдат. Человек с сединой на висках и уж очень тяжёлым взглядом. Когда он уставился на меня, я, с искренним недоумением, спросил, какого чёрта он так пялится. Он почему-то посчитал это насмешкой и впился взглядом ещё сильнее и громко начал рассказывать мне обо мне.
– Тварь, чудовище, монстр, – чётко проговаривал он, – Но в первую очередь – убийца.
Я не разозлился, не очень-то мне хотелось бросаться на него с кулаками, я лишь поднял брови и хмыкнул. Этот мужчина куда больше меня, драка – дело бесполезное и опасное. В данном случае, для меня.
– Я никого не убивал. – Так, наверное, все убийцы говорят, да?
– Ты сидел среди своей мёртвой семьи. – Демонстрируя отвращение, мужчина скривился. – А тело твоего брата так и не нашли. Что ты сделал с этим несчастным мальчиком?