Принц Полуночи. Трилогия

Игнатова Наталья Владимировна

– Эй… ты живой?

Плечи адского гостя судорожно вздрогнули. Сероволосая голова поднялась, и светлый князь невольно поежился под взглядом черных, страшных, равнодушных, как у гадюки, глаз.

– Ich lebe [1] , – скрипучим голосом ответил демон. Что-то было в этих словах, что-то большее, чем просто ответ на вопрос. Утверждение? Вызов? «Я живой!» Как будто кто-то мог усомниться в этом. Казимир подумал, что, будь он сам человеком, он не хотел бы оказаться на месте усомнившегося. Однако наваждение прошло, как только демон поднялся, сначала

на колени, потом – на ноги и принялся оглядываться по сторонам.

1

Я живой ( нем.).

Он оказался маленьким и хрупким, на полголовы ниже Казимира и с виду килограммов на двадцать легче. Если бы не глаза с вертикальными узкими зрачками, так и вовсе ничего демонического не было бы ни в облике, ни в поведении. Глядя в небо, демон сделал несколько шагов по тропинке, протянул руку и коснулся ствола ближайшей сосны. Пальцами раздавил потек смолы на коре, раздул ноздри, принюхиваясь, и обернулся к Казимиру:

– Что это за место?

– А я не знаю. – Светлый князь качнул фляжкой, булькнул коньяк. – Выпить хочешь?

– Нет.

И после паузы:

– …благодарю.

– Я из другого мира, – объяснил Казимир, не дожидаясь вопроса, – только что прибыл. Честно говоря, я думал, ты знаешь, куда идешь. Или вы там, у себя, тоже наугад бродите?

Узкие длинные глаза смотрели на него, не моргая. Красивое лицо было неподвижно, как вылепленное из воска. После затянувшегося молчания, когда Казимир пытался понять, что же он не так сказал, демон наконец-то изрек своим скрипучим голосом:

– Где?

– В аду, – чуть удивленно ответил светлый князь.

– Я не… – что-то живое промелькнуло наконец-то во взгляде и в движении черных бровей, – из ада, – пробормотал демон на чистейшем русском, брезгливо удвоив «з». – Я не из ада, – повторил он, вновь заговорив на немецком, – я… из другого мира. Наверное. Да. Я шел наугад.

– Плохую ты выбрал дорожку, – с сочувствием заметил Казимир, – может, все-таки выпьешь? Ну, хоть за знакомство. Мое имя Казимир Мелецкий.

– Я Тир [2] , – сказал демон по-русски, – я не пью. И я не демон.

– Что, совсем? – не поверил Казимир.

Вновь пауза. А потом губы Тира шевельнулись в намеке на улыбку:

– Да.

И вертикальные зрачки сжались в точки, чтоб через секунду стать обычными, человеческими.

– Ладно. – Светлый князь пожал плечами и сам глотнул из фляжки. – Нет, так нет. Но тогда почему ты горел?

– Разве люди не горят?

2

Зверь ( нем.).

– Только один раз. – Казимир подхватил свой рюкзак. – Впрочем, я слышал, что грешники в аду сгорают бесконечно. Твой случай?

Тир неопределенно пожал плечами.

– Расскажешь при случае, как выбрался? – спросил Казимир.

– Вряд ли.

Чувство ответственности за других было свойственно князю Мелецкому в полной мере. Любой правитель,

даже самый задрипанный помещик, в распоряжении которого пара деревень и от силы полторы сотни душ крестьян, обязан заботиться о своих людях больше, чем о себе самом, ибо люди – основа его благосостояния. Что уж говорить о правителе восьмисоттысячного города и окрестностей, где проживает еще миллион? Поэтому Тира, или как там его зовут на самом деле, Казимир взял под свою опеку, не задумываясь. Тем более что по тому с одного взгляда было ясно: брось его – пропадет. Даже в этом светлом лесу, на утоптанной дорожке, совсем, может быть, близко от человеческого жилья. Равнодушие в черных глазах не таяло. Жуткая безмятежность – такого человека можно убивать, на куски живьем резать, а он пальцем не шевельнет.

Казимир не мог знать наверняка, но с большой долей вероятности предположил, что спутник его до сих пор не верит в свое спасение.

Адово пламя осталось позади, однако понять это сразу непросто. Человеческая психика – штука гибкая, но памятливая. Сильные потрясения, плохие или хорошие, слишком опасны для рассудка, и потому осознание нового приходит постепенно. Так сестра милосердия по чайной ложке поит бульоном пережившего длительный голод.

Непонятно было лишь, каким чудом Тир не рехнулся, будучи в преисподней. Хотя кто его знает? Казимир не смог бы, не покривив душой, сказать, что его новый знакомец пребывает в здравом уме.

Они не успели уйти далеко от места высадки, когда позади, за поворотом, затопотало, фыркнуло, и Тир, шагавший чуть впереди Казимира, обернулся, раздувая точеные ноздри:

– Лошадь. Боится. Будут стрелять…

От равнодушной обреченности, с которой он произнес последние слова, Казимиру захотелось как следует дать ему в ухо.

Может, встряхнется слегка?

Светлый князь решительно развернулся, мимоходом отодвинув Тира за спину. Хотел сказать что-нибудь ободряющее, но не успел – из-за поворота показалась взбрыкивающая лошадь, за ней – телега, а на телеге, намотав вожжи на левую руку, сидел бородатый мужичина. В правой руке, используя колено в качестве упора, он держал маленький арбалет.

Арбалет был непрост. Очень не понравилось светлому князю, как блестит и переливается стальной шарик в неглубоком желобе.

Мужик крикнул что-то. Не угрожающе, скорее, вопросительно. Не поняв ни слова, Казимир молча развел руками. Бородач нехорошо нахмурился…

Тир молча выскользнул из-за спины Казимира.

Угловатая неловкость движений сменилась плавной грациозностью. Неспешно, но как-то сразу сероволосый беглец из преисподней оказался рядом с лошадиной мордой, поднес к страшным оскаленным зубам, к фыркающим ноздрям раскрытую ладонь:

– Не бойся…

Как по волшебству из разъяренного чудовища лошадь превратилась в дружелюбную скотинку, и столь же чудесная метаморфоза произошла с богатырем на телеге. Он отложил арбалет, наклонился вперед и вновь спросил что-то.

– Не понимаю, – беспомощно ответил Казимир.

Бросил взгляд на Тира: может, он?

Но спутник его проявил интерес разве что к телеге. Он рассеянно гладил лошадь по шее и разглядывал деревянные, обитые металлом колеса.

Бородач повторил вопрос, для доступности ткнув в Тира пальцем.