Принц приливов

Конрой Пэт

Я молча достал из сумки комплект красивой уилсоновской [123] экипировки.

— Это для меня? — выдохнул Бернард.

— Нет. Просто примерь все это, прежде чем я отдам форму твоей маме.

— Тренер, зачем маме спортивная форма? — наивно поинтересовался Бернард.

Тем временем я уже надел ему через голову футболку и начал ее зашнуровывать.

— Бернард, придется нам временно отложить броски и передачи и переключиться на твое чувство юмора. Два часа в день я буду учить тебя понимать шутки.

123

«Wilson Sporting Goods» —

всемирно известная фирма, производящая спортивную одежду и обувь для разных видов спорта, включая и американский футбол.

— Тренер, простите меня за вопрос про гея. Понимаете, я немного насторожился: мы с вами одни и все такое.

— Нормально, Бернард. Слушай, мне еще с ужином возиться. Но сначала я покажу тебе, как одевается футболист.

Сьюзен Лоуэнстайн задерживалась. Я облюбовал в гостиной кресло с подголовником и сел, разглядывая панораму Центрального парка. Солнца уже не было видно, оно готовилось упасть в Гудзон, находившийся у меня за спиной. Из духовки по квартире разливался аромат жареного барашка. В венецианском окне я созерцал собственное бледное отражение, подсвеченное антикварными люстрами из примыкающих комнат. В наступающих сумерках окно одновременно стало зеркалом и сказочным пейзажем встречающего темноту города. Уставшее солнце завладело одним зданием, целиком окрасив тысячи его благодарных окон в тона кораллового рифа, но потом заскользило вниз, гася окно за окном. Тем временем город сам превращался в неугомонную огненную птицу. Он стряхивал последние капли заката и в торопливом экстазе становился гигантским светильником, лишенным всякой симметрии. Нью-Йорк казался сотворенным из стеклянных магических свечей, молний и мерцающих углей. Красота этой светогеометрии и причудливых меняющихся очертаний не только усиливала закат, но даже украшала его.

— Я безбожно опоздала. Приношу все мыслимые извинения, — обратилась ко мне Сьюзен Лоуэнстайн, входя в гостиную. — Задержалась в больнице. Трудный пациент. Надеюсь, вы нашли бар?

— Я ждал вас.

— Мясо пахнет божественно.

Сьюзен подошла к креслу.

— Теперь я хочу услышать, как вы хаете Нью-Йорк. Давайте, ругайте его прямо сейчас, когда город раскрывает перед вами все самое лучшее.

— Вид, конечно, потрясающий, — согласился я. — Просто мне не доводилось видеть Нью-Йорк таким.

— Я наблюдаю это каждый вечер и не перестаю восхищаться.

— Этот дом будто специально построили, чтобы наслаждаться закатами, — с искренним восторгом заметил я. — Знаете, доктор, у вас с мужем изумительный вкус и чертова пропасть денег.

— Мама, — послышалось сзади.

Мы обернулись.

Нашему взору предстал Бернард в полном футбольном облачении. Впрочем, не совсем; он стоял в носках — плотных шерстяных носках футболиста. Новенькие бутсы, сверкающие наклейками против скольжения, парень держал в руках. В этом странном освещении Бернард казался еще выше. Он утратил привычный облик, словно родился для какой-то новой жизни, о которой прежде и не мечтал.

— Полная экипировка футболиста. Тренер Винго принес.

— Боже милостивый, — только и смогла вымолвить потрясенная Сьюзен.

— Мам, тебе что, не нравится? Тогда исполняй привычный репертуар. Скажи, что я в этом не смотрюсь. Кстати, все подходит, кроме шлема, но тренер Винго пообещал, что шлем подгонит.

— Доктор Лоуэнстайн, хочу представить вам вашего сына, отважного нападающего

Бернарда. Его называют «Игроком с берегов Миссисипи» [124] за то, что его длинные передачи всегда непредсказуемы. Он обожает нижние подачи и предпочитает сражаться на своей территории.

124

«Игрок с берегов Миссисипи» (1953) — киномелодрама о жизни Нового Орлеана середины XIX в.

— Если отец увидит тебя в этом наряде, он сразу же со мной разведется, — заключила мать нападающего Бернарда. — Сынок, ты должен дать мне слово, что никогда не покажешься в этой форме перед отцом.

— Но, мам, тебе-то она как? Как я смотрюсь?

— Непривычно, — засмеялась она.

— Показ окончен, — вмешался я. — Бернард, иди переоденься к ужину. Еще каких-нибудь сорок минут, и мы будем пировать как короли. Кстати, ты сегодня упражнялся с гантелями?

— Нет, сэр, — ответил мальчишка, тяжело дыша от злости на мать.

— Попробуй выжать семьдесят пять фунтов. Думаю, ты вполне готов к этому.

— Да, сэр.

— И когда мы сядем за стол, называй меня просто Томом. От официальностей за ужином у меня пища не переваривается.

— Ты выглядишь очень непривычно, Бернард, — повторила Сьюзен. — Я вовсе не хотела тебя обидеть. Мне надо немного привыкнуть. Ты такой… свирепый.

— Ты считаешь меня свирепым? — обрадовался Бернард.

— Да, в тебе явно есть что-то от сильного зверя.

— Спасибо, мам, — крикнул Бернард и понесся по восточным коврам к себе в комнату.

— Порой комплименты имеют странное свойство, — задумчиво произнесла доктор Лоуэнстайн. — Налью-ка я нам чего-нибудь выпить.

Ужин проходил угрюмо, хотя поначалу все было неплохо. Бернард говорил преимущественно о спорте: о своих любимых командах и игроках. Мать недоуменно глядела на него, словно видела впервые. Она задала несколько вопросов о футболе и обнаружила такое впечатляющее невежество, что на время я даже утратил дар речи.

Я заметил, что мать и сын взаимно нервируют друг друга и рады присутствию гостя, который сглаживает напряжение. Мне оно было тягостно, и я неожиданно для себя превратился в затейника, в застольного шута, у которого по рукавам распиханы карты и на каждый миг тишины заготовлены шутки. Я ненавидел себя за эту роль, однако продолжал в том же духе. Меня самого ничто так не раздражает, как молчаливая враждебность между близкими людьми. И потому я весь вечер сыпал анекдотами, с профессионализмом хирурга нарезал барашка, наливал вино как сомелье, обученный клоунаде, и накладывал салат с небрежностью циркового жонглера. Когда подошло время десерта и я подал крем-брюле с кофе-эспрессо, собственное паясничанье выжало меня до предела. И тогда верх снова взяло привычное безмолвие матери и сына. Ложки позвякивали о края стеклянных вазочек. Других звуков не было.

— Тренер, как вы научились готовить? — наконец подал голос Бернард.

— Пришлось, когда жена поступила в медицинский колледж. Я купил хорошую поваренную книгу и месяца три экспериментировал над кусками мяса и другими продуктами. Я пек хлеб, который не ели даже голодные птицы. Но в том издании были ободряющие слова: «Если вы способны читать об этих блюдах, вы научитесь их создавать». К моему удивлению, мне понравилось поварское ремесло.

— Ваша жена никогда не готовит? — удивился Бернард.