Принц Шеннийский

Павлов Игорь Васильевич

— Ты убираешь клетку, одноглазый, — раздался хриплый голос того, кто пнул меня.

Его наезд несколько смутил. И я хотел уже наброситься на наглеца. Но злые взгляды всех остальных сбили мою спесь. К тому же сил не было, и побитый щенок, поджав хвост, промолчал.

Валькийки любят чистоту, в этом вскоре убедился. Наша клетка просто веяла чистотой и порядком. Все ходили в туалет в строго отведенный угол, где имелась лунка и желоб, уходящий в общий колодец. Дикарки систему канализации тут наладили. Вспомнился Дворец Корна и мелькнула мысль, а пролезу ли я там?!

— Бежать не куда, — проблеял

мой сосед.

Самый забитый, худой, старый, а соответственно добрый и разговорчивый. Сидим с ним в своем углу со стороны зарослей, что так и норовят прорости в нашу клетку. А с ними и всякая усатая юркая хитиновая живность…

Старичок продолжает, заметив мой заинтересованный взгляд:

— Они подслушивают и подсматривают, — шепчет тот. — Особенно молодые валькийки, жди провокаций. В драки с рабами не лезь, покалечат, считай жизнь твоя кончена. Лечить не будут, бросят на съедение Стражей.

— Стражей?

— Не то спрашиваешь, — усмехнулся старичок. — Как сам попал сюда?

— Раб с рудника Константина, — ответил таким же шепотом.

— Повезло тебе значит, раз забрали. Чаще с Бора возят, рыцарей они любят, с ними играться интереснее. А раб он что, гибкий, податливый…

— А ты кто… ну, был кем до плена?

— Лордом с Бора, — ответил старик. — Бывший граф Норманский, а ныне раб Сухой. А как хозяйка назвала тебя?

— Э… Ка… Одноглазый.

— Будем знакомы, Одноглазый. Граф, раб, крестьянин, тут все равны. Вру… у всех шансы равны. Так — то даже вернее будет.

Проследил за взглядом старика Сухого. В шагах двадцати от клетки в зарослях скрылась могучая мужская спина. Свободно гуляющая, между прочим!

— Рабочие, — елейным тоном произнес Сухой. — Самый привилегированный класс.

— Рабочие?!

— Так точно, рабочие. Они же и копатели. Есть еще ниже класс — чернорабочие.

— Мы?

— Нет, — усмехнулся Сухой. — Мы дикари.

— Сколько ты уже тут эр… э, Сухой?

Старик рассмеялся, кашлянул, сплюнул и устало на меня посмотрел.

— Был и рабочим, и чернорабочим… а сколько тут и не помню.

— Сколько до Бора отсюда?

— Тише ты, — шикнул старик, озираясь. — За намерение сбежать могут и сухожилия подрезать… Забудь, выкинь из головы.

— И не собираюсь сбегать, сожрут по дороге, я ж не тупой. Если не звери, то растения…

— Или люди, — съехидствовал Сухой и на крыльях моего замешательства продолжил: — Рейдеры до Бора идущие, пропадают на двадцать солнц… дней. Считай сам расстояние. Но одно знаю точно — через Великую Аэ тебе не перейти. Она делит Джунгли ровно пополам. Мосты через Аэ контролируют людоедки. Всех моих вассалов там и сожрали. А плыть, все равно что обрекать себя на более мучительную и долгую смерть. Все живущее в воде Аэ грезит попробовать человеченки. И еще один для тебя радостный факт — течение Аэ устремлено на север в сам Запредел.

Я невольно вскрикнул от удара по голове. Сперва неожиданность, следом запоздалая боль. С головы сполз комок из листьев.

— Старайся не обращать внимания, не реагируй, — участливо произнес старик. — Они так веселятся, молодухи. Перестанешь реагировать, быстро отстанут.

В центр клетки сверху стали падать свертки из листьев. Я поднял голову вверх. На довольно толстой ветке мелькнула

женская ножка, исчезая в густой ветвистости. Деревья тут высокие, конца и края не видно. Все в лианах и веревках.

— Это еда, — буркнул старик, подаваясь вперед.

С той стороны клетки неспешно вышел самый здоровый и злой раб, тот, что пнул меня и назначил уборщиком. Пока он не выбрал сверток, другие не дернулись. Сухой тоже подождал своей очереди, но явно был нетерпелив и находился на низком старте, ожидая.

Развернул листву. Ломтик белого фрукта, напоминающего сырой картофель, и кусок красного фрукта, что больше походил на твердую белую кашу, что варят в деревнях.

— Вода вон там, — Сухой указал на трубку, торчащую из стыка стенки и потолка клетки. Вокруг уже обвились лианы с листвой, разглядеть не просто. — Это наш поильник, иногда его наполняют. Нажимаешь на соску, вода бежит. Если повезет, и Лоб с дружками не вздумает помыться, сможешь попить. Но на рожон не лезь.

Работа уборщика была крайне неприятна. Особенно, когда понял, что четыре наглые хари специально разбросали отходы, а не выбросили их в яму, что была у клетки.

— И зелень тоже! — рыкнул Лоб.

Да у него был широкий лоб и мышцы довольно тугие. Он ими демонстративно играл передо мной и своими товарищами. Здоровяк явно заручился поддержкой и чувствовал себя королем этой клетки. Я слушался, с остервенением вырывая проросшие лианы. Эдакий пассивный способ показать свою злость и не получить за это пинка.

Шум и голоса. Отголоски, голоски, шепот, хихиканья. Это город валькиек под бесконечной зеленой ширмой. Баб тут очень — очень много, судя по звуковой атмосфере. Оживления все происходили к вечеру. Иногда ощущался общий позитив. Как — то я увидел, что ведут очередную колонну пленников. Услышал, как подгоняют ползущих, измотанных рабов до города. Это ритуал и забава диких баб.

Прошло трое суток. А моя хозяйка Света так и не удосужилась навестить. Сложилось ощущение, что обо мне вообще забыли. А еще какое — то поганое чувство жалости к себе стало расти неимоверно быстро. Когда увидел здоровенного красавца, гордо и свободно шествующего по своим делам, я окончательно сник. Дохлый обезображенный покорный раб… Со мной даже не интересно общаться! Где же тот рыцарь белобрысый, что получил по яйцам от Юли. Он — то сумел привлечь внимание, и наверняка побывал в женском обществе, заинтересовал женщин, проявил себя, получил шанс.

Я сдохну в этой клетке.

Как выяснилось, навестить меня все — таки могут. В сумерках к моим ногам припрыгала такая образина, что я чуть не завизжал. Не то кузнечик размером с кисть, не то жук, глазища здоровенные, черные, усы длинные, ноги в шипах, крылья зеленые друг о друга трет, издавая стрекот. Мурашки по коже забегали. А когда он осторожно стал лапкой ступать на мою голень, я не вытерпел и загорланил. К счастью поднялся Сухой и одним махом расплющил уродца.

В эту же ночь, когда почти заснул, бедро зачесалось, руку по привычке протянул, а вместо кожи, чувствую, на что — то твердое и чужеродное напоролся. Вскочил, стряхивая. Орать не стал, Лоб уже сделал последнее предупреждение. Насекомое улетело, только крылья желтые сверкнули. Часа два еще не мог заснуть. Что ж за ночь — то такая сегодня!