Принцесса для психолога
Шрифт:
— Эй! Что здесь происходит?
Сначала ее не услышали и пришлось повторить, подкрепив свой авторитет кесары несколькими воздушными оплеухами самым рьяным крикунам.
— Она! — заорал молодой воин в ярком хафане, кто-то из родовитых и приближенных к царю, — Воины хассери, здесь женщина убийцы!
Что он хотел сказать этим? Что-то хотел, но не успел. Воздушная плеть мгновенно выхватила крикуна из толпы, подняла футов на пять и отпустила. Смешно махая ногами в кожаных соши он полетел вниз, не мягко приложился об землю и затих. Интересно, живой?
— Кто-нибудь еще хочет полетать? — ледяным тоном спросила Росомаха и только тут сообразила, почему на нее смотрят с таким ужасом и осуждением. Она не только осмелилась заговорить с мужчинами, она еще и вышла из шатра без шамайты, с незакрытым лицом. Поторопилась…
— Дочь песчаного духа, Ашшимара, — полетело над толпой. — Пропали мы. Небо обиделось. Все погибнем.
— Надо ее убить, — крикнул кто-то… Росомаха не увидела, кто, но и не стремилась. Дураки ее не интересовали, даже как материал для экспериментов. Нет мозгов — так нет, что тут исследовать, вставить-то все равно не получится.
Камни, ножи, дротики… даже чья-то кривая сабля — вот ведь и не жалко, придурку, для "правого дела"! Интересно, если нет мозгов, чем они правое дело от левого отличают? Или безмозглым все равно? Похоже — так, иначе с чего бы им швыряться хорошими ножами в боевого мага?
Сферический щит сомкнулся вокруг нее за полстука сердца до первого броска.
— Колдунья! Ашшимара!
Ошеломленная толпа сдала назад. Лесс бросила быстрый взгляд поверх голов, в сторону своих аскеров. Там все было отлично — передышкой пользовались с толком, помогая друг другу быстро надевать и шнуровать легкий доспех. В такой каменистой местности шлем точно лишним не будет.
Росомаха властно вскинула руку:
— Кто велел идти сюда и напасть на моих аскеров? — Тем же тоном, способным заморозить даже огонь в очаге, спросила она. — Кто тут главный? Хотя, молчите. Все равно ничего умного не скажете, сама узнаю. Вот ты… — воздушная плеть выдернула еще одного хассэри, уже не молодого, сухого, как щепка, но по местным меркам роскошно одетого хичина, у него даже были нормальные сапоги с подошвами, подбитые гвоздями, а не убогие, плетеные из кожи соши, годные лишь для того, чтобы передвигаться по песку и коврам или верхом на верблюде.
На этот раз плеть не просто приподняла и кинула хичина, а прицельно зашвырнула его за щиты. Воины кесары оживились, похоже, этот крикун их здорово достал. Сегодня просто день, когда она то и дело дарит подарки. Сати осчастливила, теперь своих аскеров. Вон как орут — точно, от счастья.
Неожиданно от толпы отделился мужчина. Не старый, но солнце уже оставило свои следы на его коже. Лицо было смуглым и покрытым тонкой сетью морщин, в основном, вокруг глаз. Он шагнул вперед, отодвинув мальчишку, цеплявшегося за рукав. И… опустился на колени. Ропот толпы взметнулся как горячий ветер и тут же опал:
— Ашшимара, не сочти за дерзость… Хассэри приняли вас как дорогих гостей, поделились водой и хлебом. Зачем вы убили нашего царевича? Он был славным
— Обратись, как положено, раб, — бросила Алессин.
— Я — воин, — вскинулся хичин.
— Серьезно? — заломила бровь девушка, — тогда, может быть, скажешь, воин, — голос ее из просто насмешливого стал обжигающе ядовитым, — что вы делаете тут, нападая тремя сотнями на два десятка чужеземных гостей? Не потому ли вы это затеяли, что все воины ныне защищают границы Каменной долины от ниомов? А здесь остались никчемные рабы, которые лишь кричать умеют… Вот этот, который вопит хорошо, а летает еще лучше — он кто?
Мягкими, но довольно ощутимыми шлепками она проложила себе коридор сквозь живой заслон и пошла по нему, неспешно, спокойно, расправив плечи, каждым своим шагом утверждая свое право распоряжаться всем, до чего дотянется взгляд. Валендорские правили уже три столетия и бунты на своей земле усмирять умели. Учили — так же, как вышивать шелком и танцевать павану и канцонету, сервировать стол и биться на шпагах, принимать гостей и врачевать раны. Она знала главное — рабы не собаки и не лошади. Их нельзя приручить, они не ценят доброго отношения, зато отлично понимают язык силы и угрозы. "С воином можно говорить на языке слова, языке оружия, языке танца. Раб понимает только язык плетей".
Того, кто подбил оставшихся в долине хассэри на бунт и убийство, Росомахе сперва даже жалко стало. Аскеры, вынужденные воевать на голодный желудок, да еще так, чтобы, не дай Небо, никого не убить — были злы, как демоны. И выместили свою злость на предателе, вволю покатав его пинками по клочку земли размером в одну шестую нормального плаца, но, волей Святого Каспера, собравшем половину камней этой долины.
Весь в синяках и кровоподтеках, баюкающий ушибленную а, может, и сломанную руку, с заплывшим глазом, в порванной одежде и одном сапоге… второй, видимо, свалился в полете. Как тут не пожалеть?
— Кто таков? — спросила Росомаха. Голос ее, против воли, прозвучал немного мягче обычного.
— Немедленно прикажи отпустить меня, имперская тварь, а потом встань на колени и молись, чтобы я тебя простил и взял в свой дом шестой женой, во искуплении предательства! — невнятно проговорил "военнопленный" морщась от боли в разбитой губе.
— Надо же, — удивилась Росомаха, — это животное умеет мечтать. Совсем, как человек. Удивительный научный феномен. Может, изучить его на досуге.
— Изучить, госпожа моя? — переспросил любопытный десятник.
— Ну да. Отрезать голову, да поковыряться там, посмотреть, чем его мозг отличается от мозга курицы или коровы. Чем демоны не шутят, может, прославлюсь… Связать его и заткнуть рот кляпом, — распорядилась кесара, отворачиваясь.
— А допросить?
— Алай, если животное говорящее, это еще не значит, что оно может сказать что-то умное, — наставительно произнесла Росомаха, — если бы твой верблюд вдруг заговорил, ты бы попросил его истолковать тебе изречения Святого Каспера?
Вдоль ряда аскеров прокатился смешок.