Принцесса Конде
Шрифт:
Приятели сыграли три партии в шахматы. Две из них выиграл Блез: Андре был рассеян как никогда и пропускал выигрышные ходы. Затем органист заставил аббата выпить все положенные лекарства и снова лечь под одеяло. Пока они сидели за шахматами, де Линь основательно пропотел, рубашка была насквозь влажной, а ему даже не на что было ее переменить: все остальные его рубашки забрали в стирку.
Впрочем, можно спать и голым. Андре небрежно сбросил халат на спинку кресла, скинул рубашку и улегся в кровать нагишом. Тем более что заботливый Блез только-только переменил
Андре сам не заметил, как уснул.
А в это самое время Анна-Женевьева беседовала с Фабьеном. Разговор вышел непростым. Анна понимала, что либо она сознается своему верному стражу во всем, либо навеки потеряет его расположение. Поэтому она все рассказала де Ру, ничего от него не утаивая.
О записках – политической и любовной.
О любви аббата де Линя.
О муже, который так жестоко обошелся с молодой женой.
Де Ру бледнел, кусал губы и молча слушал.
Когда Анна-Женевьева умолкла, Фабьен, заложив руки за спину, отошел к окну и стоял там долго и молча. Герцогиня тоже хранила молчание, понимая, что шевалье нужно время на размышление.
– Что ж, сударыня, – заговорил Фабьен, повернувшись к ней, – я высоко ценю ваше доверие. Это самая большая ценность для меня. Что бы вы ни приказали, я все сделаю.
У Анна словно камень с души свалился.
– О, Фабьен! – Она порывисто вскочила и прикоснулась к его плечу. – Я еще не знаю, что стану делать с отречением Гастона. Это карта, которую нужно грамотно разыграть. Но я… я хотела бы сегодня отправиться в аббатство. Мне нужно увидеться с Андре. Сказать ему несколько слов…
– Боже мой! Но как вы собираетесь туда проникнуть?
– Тот послушник, дю Мулен, он органист… Он показался мне достойным доверия. Если бы вы могли предупредить его и если бы он согласился нам помочь…
– Опасно посвящать в свои дела людей непроверенных.
– Но мне кажется, он друг Андре. Я хочу рискнуть.
– Хорошо, мадам. Все будет так, как вы пожелаете.
День тянулся невыносимо медленно. Фабьен съездил в аббатство под предлогом, что ему нужно набрать для герцогини воды из источника, и сумел увидеться с Блезом. Переданная записка возымела действие: органист обещал никому ничего не говорить, даже аббату де Линю, и объяснил, как тайно попасть в аббатство. Де Ру не сомневался, что дю Мулен сумеет скрыть от друга потрясающее известие о предстоящем свидании. Рыжие все хитрецы.
Когда сгустились сумерки, Анна-Женевьева позвала Фабьена в свою спальню.
– Я переоденусь в мужское платье. Вот, оно уже готово…
Герцогиня указала на постель, на которой и правда были разложены мужская рубашка, колет, чулки и панталоны. На полу красовалась пара высоких ботфорт.
– Вы с дю Муленом только проведете меня во внутреннюю часть аббатства. Как вашего слугу или посыльного из Парижа…
– Хорошо, мадам. Вам стоит позвать горничную, чтобы она помогла вам освободиться от платья.
–
– Вы желаете, чтобы я вам помог? – медленно произнес Фабьен.
– Умоляю вас.
– Вот черт, – пробормотал шевалье, но отказать в просьбе не смог. Не имел сил.
Со шнуровкой платья, корсетом и фижмами они разобрались почти без труда. После этого, на самом интересном месте, увы, Анна-Женевьева проворно проскользнула за ширму.
– Дальше я сама. Будьте любезны, подайте мне чулки и панталоны… теперь рубаху… теперь колет…
Де Ру прислонился к стене. За тонкой загородкой из китайского шелка явственно слышалось учащенное дыхание девушки. Воображение мужчины устроено таким образом, что оно тут же услужливо дорисовало перед глазами шевалье все то, что ему не удалось увидеть воочию.
– У вас какие-то затруднения, сударыня?
– Проклятый колет. Как вы его застегиваете?
– Там крючки… Просто вы с непривычки не можете их найти. Идите сюда.
Зрелище стройных женских ног, обтянутых длинными чулками, ошеломило его. Колет оказался коротким, всего да пояса, и был расстегнут на груди так, что была прекрасно видна и тонкая батистовая рубашка, и все, что под рубашкой. Без корсета это «все» смотрелось просто роскошно.
– Что же вы? – Анне-Женевьеве не терпелось отправиться в Нуази. Все ее мысли были лишь об Андре де Лине, мучений шевалье де Ру она, похоже, просто не замечала.
– А? Что? С… сейчас…
«Эта женщина настолько еще неопытна – спасибо старому пню де Лонгвилю, – что просто сама не понимает, какое впечатление производит на мужчин. Но мне от этого не легче».
Застегивание колета мадам де Лонгвиль для Фабьена было равносильно медленному подъему на Голгофу.
– Возьмите мой плащ, сударыня, – хриплым голосом выдавил из себя шевалье, у которого уже больше не было сил смотреть на наряд герцогини.
– Благодарю…
– Идемте, впереди долгий путь.
К великому облегчению Фабьена, герцогиня очень даже сносно держалась в мужском седле, и за нее не стоило волноваться. Впрочем, трудно было ожидать иного от родной сестры герцога Энгиенского.
Из-за голых ветвей вынырнула большая круглая луна. Теперь в лунном свете хорошо было видно лежащую впереди дорогу.
Де Ру пустил лошадь галопом. Герцогиня от него не отставала. Плащ свободно развевался за ее плечами. Зрелище было весьма романтическое.
У поворота на Нуази Фабьен натянул поводья.
– Ваше высочество, нам сюда!
– А почему не туда? – Герцогиня, промчавшаяся было вперед мимо верного телохранителя, повернула коня и вопросительно уставилась на своего спутника.
– Ворота аббатства закрывают в девять часов вечера. Таков устав. Кричать, чтобы нам открыли ворота, я не собираюсь.
– Тогда что же нам делать? – по личику герцогини пробежала тень досады.
– Следуйте за мной, ваше высочество!
– Куда мы едем? – осведомилась Анна-Женевьева.