Принцесса на бобах
Шрифт:
— Ты? — переспросил он, сдерживаясь, чтобы не сорваться на ор, не дать втянуть себя в новую свару. — Ей? Не смей ей звонить, слышишь!
— У тебя новая женщина? — Лара стояла посреди комнаты, кутаясь в плед, и в упор смотрела на Диму. Она знала силу своего взгляда. У нее были светлые, почти прозрачные зрачки. «Детский» взгляд, невинный, чистый, жалобный, трогательно-простодушный.
Совсем недавно этот взгляд действовал на Диму безотказно. Отмычкой к любому замку. Она склонила голову набок… Взмах ресниц, фирменный
— У тебя другая женщина? Да, Дима?
— Да, — кивнул он и пошел к дверям, не оглядываясь.
Лара догнала его, схватила за руку, сжала запястье.
— Дима, я тебя не пущу! Не пу-щу! — задыхаясь от слез, выкрикнула она отчаянно. — Не пущу никуда! Не отдам!
Он вырвал руку. Открыл входную дверь и глухо сказал:
— Иди под душ. Ты липкая вся после этой… ванны. Понимаешь? Ты липкая!
Облаченная в робу, с ведрами в руках, Нина спустилась на несколько пролетов. Какая-то сволочь заплевала всю лестницу шелухой от семечек. Сейчас она, Нина, будет все это отмывать-отскабливать. Еще одна порция шелухи… Что же это за гнида такая? Поймаю — убью.
Она спустилась еще на один лестничный пролет. И обомлела.
Четыре вьетнамца в одинаковых комбинезонах цвета «хаки» уже тащили наверх ведра и швабры, бодро переговариваясь между собой на птичьем своем языке.
Пролопотав что-то почтительно-приветственное, они отобрали у изумленной Нины ее ведра.
Внизу, у дверей парадного, облокотившись о перила, стоял Дима. Под наброшенным на Димины плечи плащом Нина рассмотрела смокинг, ослепительно белую сорочку и щеголеватую «бабочку».
— Простите меня, ваше сиятельство. — И Дима склонил голову в учтивом полупоклоне. Выпрямившись, добавил, весело скалясь: — Я без доклада. Нарушил светский этикет, каюсь.
— Ну, хватит дурака валять, — рассмеялась Нина.
Она была ему рада и не скрывала этого. Она уже привыкла к его внезапным появлениям. Он возникал на ее пути невесть откуда, как черт из табакерки, — веселый, шумный, с очередным сюрпризом. И, слава Богу, он больше не пытался ее купить. Ее или ее злосчастный титул — не важно.
— Действительно, хватит, — согласился Дима и посмотрел на часы. — Давай по-быстрому. Опаздываем.
— Куда? — спросила Нина удивленно.
— В Дворянское собрание, — пояснил Дима деловито. — На раут.
— А лестница?
— Мальчики помоют. Я полотеров нанял, ты же видела! Поехали, поехали! — И он пошел к дверям, нетерпеливо помахав ей рукой: мол, поторапливайся.
— Я пойду переоденусь, — пробормотала Нина, теребя свою рабочую униформу и пятясь назад, — домашних предупрежу…
— Мальчики предупредят! — отрезал Дима, открыв дверь парадного. — Поехали. Прикид я тебе организую.
— Зачем же организовывать? — возразила Нина неуверенно. — У меня есть кое-что. Юбка джинсовая… Пиджак… Правда, он скорее летний…
—
— Я не пойду, — сказала Нина, с ужасом глядя на ярко освещенные витрины магазина, у входа в который Дима притормозил. — Куда я в таком виде? Чтобы все пальцем тыкали?
Это был один из тех магазинов, которые она ненавидела. Ненавидела — слишком сильно сказано. Недолюбливала. Обходила стороной. А уж если свернуть было некуда, некогда, — Нина пробегала мимо, отводя взгляд от витрин этих шикарных бутиков, от этих манекенов с пустыми глазницами и скорбно поджатыми губами, от их роскошных одеяний.
Роскошных, стильных, суперклассных! Посмотришь и вспомнишь волей-неволей, что на тебе самой сейчас — юбка из букле, купленная еще в эпоху развитого социализма. Какое там — букле! Все повытерлось уже, одна сплошная плешь. И кофточку за Иркой донашиваю. Чистая шерсть. «Садится» после каждой стирки. Поскольку стирок было — не счесть, кофточка сия скоро сожмется до размеров подгузника.
Так что лучше на эти витрины не смотреть. Как будто их нет вовсе. Нет этих витрин, нет этих шмоток офигительных, нет этих баб, которые носят их запросто, непринужденно-небрежно, на всяких там приемах-пати-тусовках-подтанцовках.
— Я не пойду. — Она перевела взгляд на Диму. — Ты сам мне купи что-нибудь, на свой вкус.
— А переодеваться ты где будешь? В багажнике? — спросил он весело, вышел из машины и открыл дверцу с Нининой стороны. — Это же мой магазин, дуреха! Чего ты дергаешься?! Ты же со мной! Они тут все перед тобой навытяжку стоять будут.
— Твой? — поразилась Нина, выбираясь из машины. — Так ты не только мебелью торгуешь?
— Мой, мой. — И Дима пинком открыл дверь под затейливой вывеской.
Нина вошла вслед за ним в зал, залитый слепящим, как ей показалось, светом.
Зеркала, зеркала, зеркала… Кронштейны, стоящие рядами. Тончайший кашемир, кожа, матовый блеск шелков, мягкие уютные складки велюра… А вон — меха… Да какие! Бижутерия… Парфюмы… Обувь…
Нина затравленно оглядывалась по сторонам, хоронясь за Диминым широким плечом.
— Нет! — Он вытолкнул ее вперед, скомандовал зычно, по-хозяйски: — Детки, даю вам двадцать минут на упаковку вот этой… леди.
Детки, хорошенькие продавщицы, долгоногие, молоденькие, тоненькие, в фирменных костюмчиках, взглянули на Нину и на мгновение их холеные, умело подкрашенные мордочки вытянулись от изумления.
Нина стояла под обстрелом этих изумленно-насмешливых взглядов, холодея от унижения и стыда.
— Чего пялимся? — Дима грозно оглядел своих пташек. — Вспомнить не можем, где мы ее видели? Это актриса, детки. Я ее прямо со съемок умыкнул. Она там в первой серии полотерша, а во второй — звезда Бродвея!