Принцесса на бобах
Шрифт:
— Как это никакой? — выкрикнуло Нинино практичное чадо.
Вот он, рынок вещевой, купи подешевле — продай подороже! Как она не хотела, Нина, чтобы дочь становилась лоточницей! Как не хотела, как противилась этому… Не зря!
— Как это — никакой разницы? — повторила Ирка гневно. — Пять тысяч «зелеными»! Да я сегодня у него в офисе…
— Ты там была? — спросила Нина быстро. — А где у него офис?
— В Казарменном. Домик такой лиловый… Турки строили, он меня поводил, все показал, там даже зимний сад есть…
—
— Мама, ты куда? — Ирка схватила Нину за руку. — Час ночи!
— Пусти! — Нина вырвалась, шагнула за порог и захлопнула за собой дверь.
Она выскочила из подъезда, забежала в соседний. Поднявшись на второй этаж, нажала на кнопку звонка. Здесь жила Валентина, Нинина подружка. Звонить ей в час ночи было свинством, конечно: Валентина отлеживалась после аборта, приходила в себя.
— Валь! — Нина стукнула в дверь кулаком. — Валь, это я! Открой!
Дверь открылась. Валентина стояла на пороге, кутаясь в шаль.
— Ты чего? — спросила она угрюмо и посторонилась, пропуская Нину. — Спятила? Второй час.
— Я же знаю — ты не спишь. — Нина по-прежнему стояла за порогом. — Дай молоток!
— Сейчас, — кивнула Валентина и исчезла в недрах квартиры.
Валентина обладала редкостным для одинокой бабы качеством: она никогда не лезла в чужую жизнь, никогда не задавала лишних вопросов и никогда ничему не удивлялась. Всякая иная на ее месте как минимум поинтересовалась бы сейчас у Нины, на кой хрен ей молоток в час ночи, не собирается ли она, Нина, шарахнуть им кого-нибудь по темени, а если собирается, то кого и за что.
Валентина была не такая. Валентина была кремень-баба. Жаль, с мужиками ей не везло. Может, потому и не везло, что — кремень. «Была б ты, Валька, помягче, — говорил ей очередной знакомец перед тем, как слинять бесследно, — была б ты попроще, глядишь, и сладили бы…»
— На, — сказала Валентина, вернувшись через минуту и вручая Нине молоток.
— А побольше нет? — Нина скептически оглядела молоток. — Ладно… Дай выпить чего-нибудь…
— Воды? — уточнила Валентина.
— Водки! — рявкнула Нина, засовывая молоток в карман.
Аккуратно выщипанные Валентинины брови медленно поползли вверх. Валентина едва не нарушила многолетнее правило — она удивилась несказанно. Водки Нина не пила сроду. Она вообще не жаловала это занятие. Пара рюмок «сухого» на вечерних долгих женских посиделках — это Нинин «потолок», Нинина доза.
— Сейчас принесу, — вздохнула Валентина, пересилив себя, так и не спросив ни о чем.
Она сбегала в кухню. Вернулась, держа в одной руке чайную чашку, наполненную «Столичной», в другой — блюдце с тремя сухопарыми золотисто-пегими шпротинами.
— Я чтоб быстрее — в чашку… Рюмки — в комнате, — пояснила она, протягивая
Нина молча выпила водку и вернула Валентине пустую чашку.
— Мамочки родные! — охнула Валентина, глядя на подругу с состраданием. — Надо мне было в кофейную чашку налить, она поменьше… На, заешь рыбкой.
Нина покачала головой и, повернувшись, стала спускаться по лестнице. Ступени еще не успели высохнуть — поблескивали влажно. Главное — не поскользнуться, не оступиться… Блестят… Еще бы — она сама их тряпкой натирала полчаса тому назад.
Водка подействовала мгновенно и безотказно. В голове шумело, все плыло перед глазами… А что вы хотите? Ночь без сна, устала, как не знаю кто, да нанервничалась, да на пустой желудок…
Нина вышла на улицу. Подошла к кромке тротуара. Ночь. Тусклый свет фонаря. Ни души. Ага, вон какая-то легковушка несется от перекрестка… Нина подняла руку, «голосуя».
Шофер притормозил. Она нагнулась к окну. Господи, что она делает? Ночью «частника» ловить… Ничего, у нее молоток в кармане. Ей теперь сам черт не брат!
— В центр, — сказала Нина. — На Казарменный.
Дима гнал по ночной Москве, летел на «зеленый», благо, пусто — ни машин, ни людей. Полчаса назад ему позвонила Ирка, Нинина дочь. Крикнула в трубку, плача взахлеб:
— Дмитрий Андреич! Это Ира! Ира Шереметева, помните меня? Дмитрий Андреич, мама к вам в офис поехала!
— Зачем? — спросил Дима сипло, растирая сонные глаза. Он только что уснул. В кои-то веки уснул пораньше — день был тяжелый, нервный, они готовились к ярмарке в Братиславе, Дима устал зверски, отрубился без снотворного, и — на тебе!
— Зачем в офис? — повторил он недоуменно. — Там нет никого, кроме охраны.
— Дмитрий Андреич, я не знаю — зачем, она не в себе, она узнала о том, что я у вас была! — прорыдала Ирка в трубку. — У нее истерика!
— У тебя, похоже, тоже, — вздохнул Дима. — Ладно, детка, ты там давай бай-бай. Не хлюпай. Я сейчас поеду туда, все улажу.
Теперь он гнал машину по Бульварному кольцу. Он поехал один. Не взял с собой ни охранника, ни шофера.
Гнал на третьей скорости, думал только об одном: где она? Что с ней? Одинокая баба глухой ночью в этом городе… В этом городе, где и днем-то теперь опасно, где и в солнечный полдень на людной улице Бог весть что может с человеком случиться.
Он поймал себя на мысли, что — надо же — он о ней тревожится, будто о родном человеке. Странно… Как это случилось и когда? Чужая женщина, так нелепо втянутая в орбиту его жизни. Чужая женщина, от которой он ни разу человеческого слова не слышал, — только ледяная издевка, только гневная отповедь… Чужая женщина, а вот ведь уже не чужая! Он гонит машину, он торопится, он встревожен не на шутку, он боится за нее, думает о ней…