Принцесса специй
Шрифт:
Но вдруг послышался смех. Он прозвенел так четко и отрезвляюще, таким насмешливым звоном, что я сразу пришла в себя.
И, даже не глядя, поняла, кто это был.
Да, и их двое: одна легко опирается на руку своего кавалера, другая вылезает из длинной сияющей черной машины с отливающими золотом вставками в колесах, на длинных ногах, в темных шелковых чулках. Все в блеске украшений, бугенвильские девушки отбрасывают назад свои локоны, дышат запахами, которые разливаются в сгущающемся воздухе
Что они здесь делают? Последний раз я их видела в моем магазинчике, они покупали шафран и фисташки.
— Еда здесь не так чтобы очень, — сказала одна из них, — но виды восхитительные.
Теперь я его заметила — ресторан в скале, и такого же цвета; врезанная в стену табличка — двойное стекло и перед ним — океан, который похож на блюдо из золота.
— Да уж, виды, — ответила вторая, и на секунду ее взгляд, трепещущий под пепельно-черными ресницами, остановился прямо на мне. Ее губы — клюква и глянец — изгибаются в усмешке.
Я осознаю, что все еще в объятиях Равена, и вырываюсь.
Ее кавалер, белый мужчина, что-то ей шепчет.
Женщина, в отличие от него, не считает нужным скрываться.
— Ну, что касается некоторых, — начинает она, — мне кажется, здесь дело не во вкусах, — и она оценивающе оглядывает Равена.
На меня накатывает волна жара, взрываясь красными звездочками в глазах. Другая снова смеется, плотнее прижимаясь к мужчине, который держит ее за тонкую талию. В бешенстве я смотрю на хорошенькую линию ее шеи, ее груди.
— Знаешь ведь как это бывает, людей возбуждают разные извращения.
— У, а платье, — присвистнул ее друг, — посмотрите на ее платье.
— Жалкое зрелище, — согласилась другая. — Чего только некоторые женщины не делают, чтобы выглядеть моложе.
Глаза мужчины скользнули по нам скучающе, как будто он и не такое еще видел. И это не стоит его внимания и времени.
— Пойдемте, надо поторопиться, — сказал он, — если хотите успеть поесть до театра.
Дверь ресторана закрылась за ними.
Внутри у меня бурление, оно поднимается от самых ступней и подступает к горлу. Оно цвета грязной пены.
Я злобно жду. Еще секунда — и эта пена выплеснется у меня изо рта древними словами проклятия (не помню, где я их выучила) — и эти девицы…
Но.
— Не обращай на них внимания, — сказал Равен, — это все ерунда, — он стиснул меня за руку повыше локтя, как будто понял мои намерения. — Дорогая моя, — сказал он настойчиво, — они не знают тебя, не знают, кто ты на самом деле. Им нас не понять. Не позволяй им испортить наш вечер, — он продолжал меня так держать, пока я немного не успокоилась.
Но вечер уже был испорчен. Мы в молчании дошли
Равен остановил машину у подъезда дома Харона. Посидел немного с включенным двигателем. Когда я только бросила «спасибо», он сказал:
— Я приду завтра.
— Я буду занята, — сказала, вылезая из машины, неуклюжая, неповоротливая и злобно сознающая это, в свете памяти легких молодых ног в нейлоне.
— Тогда послезавтра.
— Я тоже буду занята.
Грубая Тило, — пробивается голос сквозь кружение мыслей. Он-то чем виноват?
— Я все равно приду, — сказал он. — Дай мне руку.
Когда я не послушалась, он сам взял ее и прижал ладонь к своим губам. Затем легким движением провел по моим пальцам.
— Дорогая Тило, — в его голосе звенит нежность, но также и доля иронии, — а я думал, ты мудрая женщина.
Поднимаясь вверх по ступенькам, я накрываю теплый отпечаток от его поцелуя. На лице невольная полуулыбка.
Красный перец
Затем я вспоминаю еще кое о чем, что мне испортили эти девицы, и снова вспыхиваю яростью.
Змеи. Мой единственный шанс увидеть их — потерян.
Дверь в комнату Харона кажется на ощупь хрупкой, как скорлупа. Пустая покинутая ракушка. Еще до того, как я постучала, я уже знала, что никого внутри нет.
Где он может быть? Неужели я опять его упустила? Но на этот раз я пришла в нужное время. Может быть, он сейчас молится и в таком случае не ответит, пока не закончит.
Я немного подождала, потом снова начала стучать. Сначала вежливо и сдержанно, помня о соседях. Затем замолотила ладонью, чувствуя, как ударяются о дерево косточки на руках, и выкрикивая его имя.
За моей спиной она стоит в проеме открытой двери, в ореоле света, льющегося из комнаты, и мягко говорит:
— Сегодня он еще не приходил. Может, зайдете к нам, выпьете чего-нибудь горячего, пока ждете.
Ее большие глаза светятся, как озера лунного света, ее скулы словно вырезаны из гладчайшего камня. Я и не заметила в прошлый раз.
Но все мое существо раздирает вопрос, срочно требующий ответа. Почему он опаздывает, почему опаздывает именно сегодня.
— Заходите, кхала, в доме только я.
— Очень признательна, — говорю я, кусая губы, — но я должна ждать здесь.
— Тогда минуточку, — ответила она.
Она возвращается с дымящимся прозрачным стаканом, который несет, обернув кухонным полотенцем с вышивкой: сиреневый виноград, изумрудно-зеленые листочки. Даже несмотря на свое беспокойство, я заметила маленькие аккуратные стежки.