Принцесса Володимирская
Шрифт:
Деньги Шенк обещал выдать – по две тысячи франков на каждого – тотчас после поединка двух иностранцев, с которыми они должны будут познакомиться у него на квартире.
На другой день настала критическая минута. Шенк был даже отчасти смущен сам.
Он позвал к себе вечером Дитриха побеседовать о каких-то пустяках.
Шель был предупрежден, что вечером найдет врага в квартире барона. Саксонец провел день спокойно и даже чувствовал себя веселым и бодрым. У него будто явилась жажда мести, которую он наконец надеялся вскоре иметь возможность
Когда он думал о своей жизни, странно сложившейся, то не обвинял себя в том, что женился на странствующей музыкантше-арфистке против воли матери. Он обвинял Дитриха! Он старался уверить себя, что Алина была бы счастлива с ним всю жизнь. Она не стала бы скучать на берегу Эльбы, в маленьком домике, наедине с ним после своих путешествий и восторженных встреч во всех городах Германии. Во всем виноват Дитрих! Натура Алины чистая, честная, хорошая. Ведь она сама писала ему и вызвала его из Берлина. Она любила его и добровольно пошла за него замуж. Но тут явился Дитрих, давно влюбленный в нее… Он совратил ее с честного пути честной жены и мирной жизни.
– Он, Дитрих, преступник!!
И Шель с наслаждением думал о том, что час мести за его разбитое счастье близится… Он серьезно думал о том, что поединок и убийство Дитриха недостаточны для его озлобленного чувства. Ему бы хотелось чего-нибудь большего, более жестокого.
Наконец приблизились сумерки, наступил вечер. Шель, зная заранее, что он непременно встретит у барона своего врага, начал волноваться… После часа или двух размышлений, воспоминаний он вдруг успокоился.
– Дело простое! Отплата! Приходит час отплатить извергу за мою погубленную жизнь.
Шель спокойно собрался, велел нанять себе карету и поехал к Шенку.
Между тем у барона уже сидел Дитрих, ничего не подозревавший.
Молодой малый за последнее время всякий день ожидал письма от жены. Он заранее был уверен, что она простит его и будет звать скорее домой. Дитрих мечтал всякий день о том, чтобы встретиться с прежним другом, объясниться и звать его домой, вместе, на мирную жизнь в Андау. Он не знал, не понимал, что пережил за это время Генрих.
Шенк, сидя с гостем и ожидая каждую минуту появления Шеля и затем бурной сцены между врагами, был несколько взволнован. Ему будто чуялось, что произойдет что-нибудь, чего и он, при своем уме и находчивости, не будет в состоянии предупредить. Спокойствие Дитриха его раздражало.
– Не знает дурак, что его завтра заставят идти на резню! – злобно думал Шенк.
Наконец в дверь постучали. Шенк понял, что это Шель.
– Что-то будет, – подумал он.
Шель вошел в горницу.
Дитрих побледнел как снег!..
Шенк молчал, не двигался, но его сверкающий от волнения взгляд перебегал с одного гостя на другого.
Шель остановился на пороге и вздохнул тяжело. Чувство ли злобной радости, что он наконец нашел врага, или вид Дитриха был ему тягостен, отгадать было трудно.
– Генрих! – выговорил молодой человек, вставая к нему.
– Прочь… Не смейте этого имени…
Шель
– Не играйте комедии! Удивляйтесь только, что уже несколько секунд прошло, а я еще вас не убил на месте, как убивают хищного зверя или просто бешеную собаку!..
– Генрих! Дай мне сказать…
– Молчать! Отвратительная тварь! Иуда! Молчать! Шенк! Скажите! Скажите ему! Или я убью его просто… здесь.
Но вместе с этими словами Шель тяжело опустился на стул близ дверей. Припадок злобы и гнева обессилил его.
– Дитрих! – вымолвил барон. – Будьте смелее и искреннее. Ложь ни к чему не поведет. Если судьба захотела, чтобы вы попались на глаза г-на Шеля, то умейте, да, сумейте дать ответ за то зло, которое вы ему сделали… Вы отняли у него честь… Он вправе требовать удовлетворения. Он даже вправе – я согласен – убить вас сейчас на месте, здесь, без поединка. И, божусь, я не остановил бы его руки…
– Да… да, – прошептал Шель.
Дитрих изумленно глядел в лицо барона.
– Я хочу оправдаться… пред прежним другом, – заговорил он. – Просить прощения… Рассказать, насколько я виновен… Я менее виновен, нежели ты… Нежели вы думаете, – обратился он к Шелю.
– Ты во всем виноват! – воскликнул Шель, снова вставая. – Нечего нам терять время в болтовне. Мы должны драться. Согласны ли вы, хватит ли у вашей мерзкой душонки мужества дать мне удовлетворение? Я делаю честь негодяю, вызывая вас… Будете ли вы драться?..
– Извольте, – глухо проговорил Дитрих, – но…
– Без всяких «но»… Не убежите вы до завтра? Не скроетесь от трусости?.. Развратитель!
– Не беспокойтесь! – горько отозвался Дитрих. – Я вам дам себя убить; но после этого вы должны будете горько раскаяться!
– Барон! Я все-таки полагаю его отсюда не выпускать! Он дрянь… Убежит! Мы его здесь будем по очереди караулить в запертой комнате до завтрашнего утра. Это вернее.
– Как хотите! – выговорил Шенк.
– Позвольте вас просить войти в эту горницу до утра! – сказал Шель. – Я вас запру и останусь на часах, пока барон найдет нам свидетелей.
– Это насилие и оскорбление. Даже глупое, – отозвался Дитрих.
– Да, это оскорбление… Но вы войдете в эту комнату до завтра, или… Или я вас зарежу сейчас и пойду в каторжные работы. Хотите вы сделать меня окончательно несчастным, совсем погубить? Если в вас есть малейшая доля чести, то дайте мне возможность завтра честным поединком решить дело, а не ножом убийцы.
Дитрих колебался.
– Войдите, Дитрих, – вступился барон Шенк. – Вы избегали встречи с Шелем, рыская по всей Европе, и он имеет основание бояться, что вы опять скроетесь… Войдите…
Наступило молчание, которое снова прервал Шенк.
– Дитрих! Если вы не согласитесь на этот арест, то я позову лакеев и силою втолкну вас в эту комнату.
И Дитрих вдруг заметил в лице Шенка странное выражение. Барон как будто хотел сказать: «Да пойми же! Войди! Ведь я играю! Я за тебя! Я все улажу…»