Принцесса Володимирская

Салиас-де-Турнемир Евгений Андреевич

Не сразу узнали парижане, что новая Princesse de Wolodimir – та же знакомая им красавица и талантливая музыкантша «Dame d’Azow». Когда это стало известно, то объяснилось очень просто. Принцесса Володимирская, вследствие разных политических соображений и даже, как говорили, по совету герцога Шуазеля, скрыла свое настоящее имя и жила под именем владетельницы Азовской. Теперь, вследствие дипломатических комбинаций и перемен на политическом горизонте, красавица не считала нужным скрывать свое настоящее звание.

Конечно, никто в высшем обществе,

тем более при дворе, не был удивлен. Самые умные, дальновидные люди сознавались, что они всегда подозревали в очаровательной владетельнице Азовской происхождение более высокое.

Действительно, во всем Париже вряд ли можно было найти другую женщину, которая обладала бы теми же чарами красоты, ума, грации и таланта.

Только один старый шутник-маркиз отозвался недоверчиво насчет происхождения Алины. Он утверждал, что красавица слишком образованна и слишком хорошо воспитанна, чтобы принадлежать к русскому царствующему дому. Он помнил визит в Париж знаменитого монарха севера – Петра и помнил хорошо, что Петр делал и говорил.

Вследствие этого он шутя отрицал, чтобы у Петра была такая изящная и благовоспитанная родственница.

Однако Алина еще не выдавала себя за дочь императрицы Елизаветы. Она пока признавалась только в родстве с русским императорским домом.

После двух-трех балов, по обстановке более блестящих, чем обстановка дома княгини Сангушко и даже некоторых придворных сановников, конечно, все высшее общество и двор сделались «своими» у принцессы Елизаветы.

Наконец и дофин сделал визит красавице.

Последнее устроилось вследствие простой случайности, но случайности, имевшей огромное значение.

Оказалось, к удивлению многих наивных людей, что у принцессы Елизаветы и у дофина была с детства одна и та же страсть – токарный станок.

Вскоре Алина была приглашена к утреннему завтраку в Трианон, и затем по всему Парижу рассказывалось, как состоялось свидание принцессы Елизаветы Володимирской с другой красавицей, наследницей французского престола. Молва уверяла, что дофин, хладнокровно относившийся ко всем женщинам и для которого прекрасный пол как бы не существовал, – был серьезно прельщен новым сотоварищем в токарном ремесле.

Алина обожала ведь токарный станок! Но работала она плохо. И это было поводом, чтобы дофин показал ей собственное свое искусство на станке и разные «секреты ремесла».

– Как легко обманывать даже монархов, – думала Алина.

– Их-то и легко! – заметил ей после Игнатий.

Вероятно, в это свидание дофин был в духе, потому что, всегда спокойный, ленивый и хладнокровный, он настолько оживился, что даже любезно сострил насчет принцессы.

Красавица явилась в гости в костюме, который весь – от куафюры на голове, корсажа, юбки и до чулок и ботинок – был одинаковый, бледно-зеленого цвета, без малейшей примеси других цветов.

Этот бледно-зеленый, однообразный цвет способствовал немало тому, что Алина со своей красотой резко выделилась из группы окружающих придворных дам, сиявших в ярких и пестрых

костюмах. Расчет кокетки удался!

После беседы с красавицей дофин, очарованный не столько ее кокетством, сколько ее комплиментами его искусству и его станку, с умыслом навел разговор на туалет принцессы.

Когда Алина сказала, что она любит этот ровный однообразный зеленый цвет, то есть le vert uni [22] , то дофин, отчасти дерзко, нарочно опустил глаза на ее красивые ножки, обутые в чулки и ботинки того же цвета, и воскликнул:

– Oh, Madame, je ne m’etonne pas de voir l’uni vert (l’univers) a vos pieds! [23]

Острота и комплимент дофина Франции на другой же день облетели Париж.

В этот день, конечно, во всем свете не было женщины более счастливой, чем эта красавица авантюристка.

XXIV

Между тем судьба положительно смеялась над Алиной. В то время, когда первый город в мире, самый блестящий двор всей Европы и, наконец, сам дофин Франции были заняты красавицей принцессой из русского императорского дома, – бледный, худой, рыжеватый саксонец, давно отыскивавший свою беглую жену, напал наконец на ее след.

Через десять дней после получения огромной суммы денег, переданной Игнатием новой принцессе, она тотчас же послала в Лондон выкупить своих трех друзей.

Теперь барон Шенк был уже ее гофмаршалом, Ван-Тойрс и Дитрих – камергерами. Четвертый, граф Рошфор, посланник герцога Голштейн-Лимбургского, не мог состоять в ее свите, но зато проводил все дни с утра до вечера в ее новом отеле.

Когда барон Шенк появился в Париже прежде двух молодых людей, Алина только что наняла новое помещение, и Шенку пришлось снова, как когда-то в Лондоне, устраивать дом и штат принцессы.

После долгого заключения Шенк счастлив был очутиться на свободе; он искренно благодарил Алину за то, что она не забыла о нем и высвободила из тюрьмы. Он искренно обещал теперь ей в лице своем верного друга и слугу.

И Шенк в данном случае изменил своему характеру. Его через меру удивило великодушие и благородство Алины, которую он когда-то заставил чуть ли не насильно бросить любимого ею человека и сделаться колдуньей и фокусницей поневоле.

Однако через несколько дней Шенк немного разочаровался. Он понял, зачем выписала его Алина! Но дело в том, что он сам был кругом виноват и сознавал, что обязан всячески исправить свою ошибку.

Дело шло о Генрихе Шеле. Барон, конечно, не признался Алине, что видел Генриха в Лондоне и сам направил его в Париж по следам Алины, но счел себя обязанным всячески помочь в беде.

Алина рассказала ему, что ее муж находится в Париже и может ежедневно увидеть ее на улице и узнать, – следовательно, может сделать огромный скандал и погубить ее. Шенк разыграл изумление, но затем обещал подумать, как устранить помеху.

Между ним и Алиной вскоре была условлена целая коварная махинация, жертвой которой должен был сделаться добродушный Дитрих.