Принцесса Володимирская

Салиас-де-Турнемир Евгений Андреевич

Генрих был поражен неожиданным открытием: не добрая, обожающая его госпожа Шель была главным противником его брака, а сестра. А она была настолько другой Фредерикой, что Генриху казалось, что прежняя сестра скончалась, а теперь перед ним другая, которую он даже и не может любить; хотя осуждать молодую девушку, почувствовать к ней антипатию он тоже не может, так как перед ним, в лице ее, был живой отец.

Разумеется, то, что казалось законным, понятным в отце, теперь в ней представлялось иначе.

Добродушный Генрих, которому ни разу не приходило на ум о несправедливости факта, что он один

наследник всего состояния, теперь призадумался. Фредерика ничего не сказала, но он сам догадался, в чем кроется перемена, происшедшая в сестре, и чем ее победить. После первой сухой и холодной беседы Генрих размышлял несколько часов, потом поскакал в Дрезден, переговорил с Алиной, посоветовался с другом Дитрихом, а на другое утро скакал снова в Андау.

XVII

Прямо из экипажа, в дорожном платье, в пыли, отправился Генрих к сестре.

Во всех ее комнатах тоже шла укладка. Генрих не смутился сухим приемом прежнего, недавнего друга, взял сестру за руку, усадил около себя и выговорил:

– Брось все эти ящики, не тебе укладываться с матушкой, ты здесь хозяйка. Мне надо укладывать свои вещи.

Фредерика изумилась и молча посмотрела в лицо брата. Взгляд ее говорил, что она ничего не понимает.

Генрих объяснил сестре, что передает ей законным порядком, по собственной воле, все Андау, всю торговую фирму, а сам берет себе те капиталы, которыми владеет в различных германских банках. На ведение же дела он обещал оставить крупную сумму. Но все это получала Фредерика с условием.

– Первое из них будет немного трудно, второе же очень легко исполнить, – говорил он. – Во-первых, ты должна уговорить матушку принять мою невесту, познакомиться с нею, постараться полюбить ее, что будет и нетрудно. Во-вторых, тебе надо самой выходить замуж за человека, который мог бы достойно вести дела отца, на которые он положил столько труда.

Лицо Фредерики вспыхнуло ярким румянцем, глаза засверкали, а через минуту она уже рдела, и бог весть какое чувство взволновало ее душу: радость ли, что она достигла втайне поставленной цели, которой по отношению к доброму брату и немудрено было достигнуть, или же это был укор совести. Упорно отвергая и заставляя мать отвергать невесту брата, которую он боготворит, она вынудила его отдать себе состояние или, по крайней мере, его половину.

Брат как бы покупает – и хорошей ценою – ее согласие!

В действительности во Фредерике в эту минуту бушевали два эти чувства: радость и счастье от достигнутой цели и стыд за то средство, каким она достигнута.

Разумеется, Фредерика не скоро согласилась на предложение брата, старалась по-прежнему сухо отказываться и от Андау, и от знакомства с бродягой-музыкантшей. Но через три дня все изменилось; Фредерика взялась переговорить с матерью и обещала сделать все, что она может.

В действительности госпожа Шель, любившая сына больше дочери, была все-таки под влиянием дочери. Сначала она удивилась предложению Генриха, потом даже обиделась за свою дочь: как мог Генрих подозревать в ней зависть; но после одной долгой беседы, далеко за полночь, между госпожою Шель и настойчивой не по летам Фредерикой все в Андау как бы перевернулось вверх дном. Генрих

справлял все формальности по передаче сестре торгового предприятия и части капитала, а Фредерика незаметно для себя вошла в роль владелицы и даже управительницы фабрики так же легко, как если бы давно уже занималась этим делом.

А через несколько дней Алина Франк явилась в Андау познакомиться со своей будущей свекровью и золовкой.

С первого же дня своего появления Алина сумела расположить в свою пользу госпожу Шель, отчасти потому, что она была женщина добрая и недалекая, а главным образом потому, что Алина оказалась совсем не такой личностью, какую ожидала встретить госпожа Шель.

Пожилой женщине из среды немецкой буржуазии, проведшей свою жизнь в скромной и незатейливой обстановке отцовского дома, а затем в уединенной местности Саксонской Швейцарии, был совершенно чужд тот мир, в котором вращалась и жила Алина.

Госпожа Шель не знала, конечно, насколько случайно попала Алина в этот чуждый и ей мир. Она ее воображала себе замечательно красивой, но маловоспитанной девушкой, смелой, дерзкой, привыкшей к тому, чтобы ломаться, по ее выражению, на глазах сотен зрителей. А между тем госпожа Шель встретила и неожиданно увидела и оценила личность, совершенно противоположную той, которую она воображала.

Конечно, всякого, кто не знал происхождения Алины, не знал, что она готовилась быть владетельной герцогиней, должна была поражать ее внешность.

Госпожа Шель не могла прийти в себя от изумления. С первой минуты она поняла и оправдала чувство своего сына к этой молодой девушке. Такую полюбить, конечно, немудрено, а необходимо и законно.

С первого же дня госпожа Шель полюбила Алину, а затем всячески старалась допытаться, узнать происхождение и прошлое этой загадочной личности. Но, к великой досаде и горю госпожи Шель, любопытство ее не было удовлетворено.

Когда-то Людовика дала себе клятву всю свою жизнь упорно скрывать все, касающееся ее отца и жизни в замке близ Киля, и теперь Алина не могла изменить данной клятве.

Клятва эта, казалось, глубоко запала в ее душу, и она не сомневалась, что за всю свою жизнь – проживи она хоть сто лет – ни единым словом не нарушит ее. В этом решении была доля какого-то упрямого озлобления, нечто вроде мести по отношению к судьбе, так зло насмеявшейся над ней.

Когда под влиянием советов и просьб матери Генрих стал умолять свою невесту объяснить что-либо из своего прошлого, Алина отвечала решительно, что никто на свете не должен знать о ее происхождении. Она чувствовала, что готова скорее отказаться от брака с Шелем, чем выдать себя и поведать ему свое прошлое.

Иногда почти преследуемая вопросами и выпытываниями госпожи Шель, Алина выдумывала все, что приходило ей в голову, но затем скоро сама же, смеясь, соглашалась, что все рассказанное ею – чистая фантазия и что истинной правды она никогда не скажет.

Так однажды она намекнула о своем родстве с шахом персидским, от которого она получает дорогие подарки, а затем через несколько дней она сама доказала будущей свекрови всю бессмысленность этой выдумки. В этом случае она воспользовалась глупым слухом, ходившим про нее в Берлине и дошедшим до нее через принца Адольфа.