Приносящая надежду
Шрифт:
– А я не позволю тебе ссорить людей и эльфов, Корин Умо.
– Что ты – против меня!
Лена улыбнулась. Молча. И с намеком на многозначительность. Кстати, а Кристиан-то туманно намекал, что она вполне способна справиться с Корином. Еще б сказал как…
Маркус пришел в себя, но не шевельнулся, ни охнул, ни даже глаз не открыл. Во всяком случае до того, как вогнал свой кинжал в самое многострадальное место эльфа – в зад. Снизу. Точно ведь всю ягодицу проткнул. Эльф взвыл, развернулся, чтобы стереть в порошок наглого человечка и напоролся вдруг на взгляд шута. Такой спокойный и задумчивый. Ни угрозы не было, ни ярости, ни даже серебра магии. Шут просто стоял
Корин посмотрел на него и исчез в проходе.
– Кинжал упер, – выругался Маркус. – Прости, Делиена. Не будет по голове бить.
– Стал ты ему теперь врагом, – меланхолично сообщил шут. Маркус фыркнул.
– А был другом! Ладно уж смешить-то… А почему он тебя испугался, Рош?
Примчались эльфы и Гару. В суматохе шут подошел к Лене, забрал у нее мокрые рубашки и начал развешивать их по веткам. Словно ничего и не было. Лена спросила шепотом:
– Почему ты так спокоен, Рош?
– Не знаю, – так же тихо ответил он. – Но я посмотрел на него и понял, что не так уж он нам опасен. Он боится нас, Лена. Ты посмотри, несколько раз он пытался навредить тебе, пытался поссорить людей и эльфов в Сайбии, пытался раскрутить войну… Кто знает, какие еще его интриги ты уничтожила одним своим появлением с эльфами. Никогда Странницы не ходили с эльфами. Я интересовался в каждом мире, где мог, читал старые книги, хроники… Никогда. У Странниц бывали попутчики, но никогда не было спутников. Понимаешь? Зато везде, в любом мире, уверены, что Странница делает то, что должно. Может, хорошего не принесет, но точно не принесет и плохого. А так как люди в любом мире – большинство, то… то они начнут терпимее относиться к эльфам.
– Не ненавидеть, когда эльф идет от виселицы к свободе…
– Нет. Это не то. Это едва не убило Олега надежнее виселицы. Потому что это была жалость. Его, эльфа, жалели люди. Только ведь и Олег задумался, Лена. Он смотрит на своего друга и понимает: искалечили его люди – и спасли тоже люди. А это никак не укладывается в его голове.
– Рош, ну ты же не думаешь, что это все кругом мое благое влияние.
– Не думаю. Уверен. Погоди возмущаться. Рукава раскатай, не жарко. И обуйся, земля холодная. Я знаю, что это твое влияние. Хотя если ты хочешь назвать это влияние просто слепой верой людей в Странниц – называй. Какая разница, как ты назовешь то, что происходит? Тебя не было – и этого не было. Ты пришла и принесла с собой не мир, но начало мира. А все так просто – ты подружилась с эльфами. Значит, эльфы не так и плохи. Родаг поверил, что не любой некромант есть абсолютное зло. Гарвин поверил, что людей можно не ненавидеть. Лиасс поверил в то, что у эльфов есть будущее. Не спорь. Это так, он говорил мне, причем довольно давно.
– А во что поверил ты?
– В то, что мое будущее и мое настоящее – это ты. Что моя жизнь – ты. Куда бы ты ни пошла, и что бы ты ни делала, и кем бы ты ни была. И я жизнь положу на то, чтобы помочь тебе в том, чего ты хочешь добиться.
– Жизнь класть не надо, – испугалась Лена, надеясь, что он тут же пошутит, дескать, фигура речи, нечего впадать в панику, вот сейчас прямо достану и перед тобой положу, но он совершенно серьезно возразил:
– Иногда надо. И потом, разве «жизнь положу» непременно означает «умру»? Необязательно. Я всю жизнь буду с тобой. И буду делать все, чтобы помочь тебе. Так лучше?
Лена
– Так лучше…
Обнимаетесь, да?
ты подглядываешь.
А то! Ну что, справилась с очередной трудностью?
Я не справлялась. Он посмотрел на шута и ушел.
Я уточню, детка: он посмотрел на шута, испугался и ушел.
откуда ты знаешь. он умеет прятать сознание от тебя.
Сознание – умеет. А на роже все равно написано. Он испугался твоей спокойной уверенности, остроухий. Ты стоял и смотрел так, словно думал: прогонять кошку с кухни или пусть еще немножко сметанки украдет… Sine ira, как говорится, et stidio.
Мур!
А что, он латыни не знает? Фу, тоже мне, полиглот! Ладно, переведу, так и быть. Без гнева и пристрастия. В общем, ты молодец, Рош Винор.
уже не остроухий?
Это временно. В качестве награды. Правильной дорогой идете, товарищи! Пока!
–Умо? – мрачно спросил Милит. – Ух, как мне хочется встретиться с ним…
– Он от тебя сбежит – и все, – пожал плечами Гарвин. – Владыка сказал, что ты не научишься открывать проход, несмотря на всю свою мощь.
– Я знаю, – удивился Милит, – у меня другой Дар. Но ты сможешь?
Гарвин неопределенно повел головой.
– Не уверен. Там ужин готов. То, что ты называешь шашлык.
Конечно, это был не совсем шашлык, но мясо, замаринованное в кислом молоке с какими-то травами и поджаренное на углях, оказалось ничуть не хуже, а запасливый Маркус вытащил свою заначку – флягу с вином, и получилось вовсе великолепно, даже Гару обожрался. О визите Корина Умо даже не вспомнили. Ну забегал такой, вот ужинать, дурак, не остался… И Лена поняла, что тоже его не боится. Несмотря на его дурную привычку руки распускать во всех смыслах – и лапать, и бить. Справились дважды, справимся и еще. Мы друзья, а у него всякий сброд, готовый упасть в обморок, узнав, что идут против Владыки. Пусть в эльфийском рае нет Владыки, да и без надобности, там знают, что это такое, и чтят не меньше, чем в любом другом мире. А у нас Пути впереди…
* * *
Однажды они ненадолго вернулись в Сайбию, просто соскучившись по оставшимся там друзьям, и встречали их снова цветами, бабочками и мини-фейерверками. Посреди глубокой и весьма морозной зимы. Лена, понимая, что это всего лишь кратковременная иллюзия, но и понимала, что никогда не сможет забыть бабочек, порхающих над сугробами, усыпанными цветами.
Прошло двенадцать лет. Лена при всем желании не смогла бы определить собственный возраст, да и по эльфам определить его было бы трудно, если бы ей не представили симпатичного юношу, которому она когда-то дала имя Александр. Кайл уже не казался юным. А Лиасс или Кавен не изменились ничуть, ну что в их возрасте лишний десяток лет… В Тауларме никто не умер, но родились дети. Город был прекрасен. И в этом городе было много людей. Странница могла удаляться на покой с чувством хорошо выполненного долга.