Принуждение, капитал и европейские государства. 990- 1992 гг

Тилли Чарльз

Несколько предварительных замечаний

Позвольте мне сразу признаться: у меня своеобразные познания в истории Европы, им недостает фактов, и они не лишены пробелов. Вообще–то те, кто изучал европейские государства, до сих пор благоразумно избегали обобщений в масштабах тысячи лет. А те, кто отважился на такое, обычно стремились выявить отличительные черты Запада в целом или предлагали единственный стандартный путь формирования государств или то и другое. Обычно такие исследователи ведут рассказ ретроспективно, ища истоки тех государств, которые нам сейчас известны как Германия или Испания и пренебрегая теми, которые по пути исчезали, вместо того чтобы постараться представить полную картину разных путей формирования государств.

Заявляя,

что существовало множество путей, зависевших от того, насколько легко концентрировались капитал и принуждение, провозглашая существенную независимость формы государства от доступа (в прошлом) к капиталу, предлагая вместо ретроспективного — анализ преобразований структуры государства, устремленный в будущее, — я оставляю проторенную дорогу академической науки и пускаюсь в авантюру, переосмысляя прошлое. Поскольку же я намерен рассмотреть события за тысячу лет на двухстах с небольшим страницах, могу надеяться только установить некоторые важные соотношения и показать, как они проявляли себя.

Чтобы основательно представить динамику развития европейской экономики, нужен гораздо более внушительный труд. Прежде всего я слишком мало уделил внимания колебаниям цен, производительности, торговле и росту населения, упустив (среди прочего) влияние таких важных периодов роста цен, как в XIII, XVI и XVIII вв. (и депрессий в промежутках) на жизнеспособность различных видов государств и соответственно на власть, на торговцев, крестьян, землевладельцев, должностных лиц и другие общественные классы (Abel, 1966; Frank, 1978; Kriedte, 1983; Wallerstein, 1974– 1988).

К тому же я лишь бегло рассматриваю изменения в организации производства и складывавшиеся в результате структуры классов. И не потому, что я этим пренебрегаю. Напротив, отношения землевладельцев с теми, кто землю обрабатывал, оказывали громадное влияние на создание государства, защиту и изъятия, что хорошо видно по тому, как сильно различались Венгрия, Флоренция и Англия. Прусское государство XVII в., например, несло на себе приметы предшествующей истории Пруссии: в XIII—XIV вв. Тевтонский орден распространил военный контроль на этот малонаселенный район, покорил славян, живших здесь раньше, привлек сюда немецких рыцарей и организовал большие поместья, а также поощрял этих рыцарей, чтобы они привлекали крестьян на расчистку и обработку пахотной земли, которую затем отдавали рыцарям в оплату за собираемые ими налоги и службу. Такая организация на уровне домохозяйства, деревни или региона, без сомнения, влияла на жизнеспособность разного рода налогообложений, воинскую повинность и надзор. Но мои задачи и без того сложны. Чтобы сконцентрироваться на механизмах формирования государства, я буду часто стандартизировать или считать само собой разумеющимися отношения между землевладельцами, крестьянами, сельскохозяйственными рабочими и другими главными акторами сельских районов.

Сосредоточившись на ключевых отношениях, я не буду рассматривать иные теории образования государства, предложенные прежде или сейчас. Я не стану прояснять происхождение главных идей нашей книги. Будем считать само собой разумеющимся, что теории Карла Маркса, Макса Вебера, Йозефа Шумпетера, Штейна Роккана, Баррингтона Мура, Габриеля Арданта и других, без сомнения, повлияли на изучение занимающего нас здесь вопроса; cognoscenti, конечно, почти на каждой странице обнаружат влияние этих теорий, а критики потратят немало слов, чтобы втиснуть эту книгу в рамки той или иной школы. Если бы мы занялись всеми этими вопросами, рассмотрели подробно все теории и исторические факты процесса формирования государства, наше исследование не только утратило бы четкость, но и выросло вдвое без того чтобы сильно продвинуться вперед. Мы предлагаем вместо этого сфокусировать внимание на действительных процессах формирования государства.

Ради компактности изложения я буду пользоваться приемами метонимии и опредмечивания. Так, метонимически я буду говорить о правителях, королях или суверенах, как если

бы они представляли собой весь аппарат принятия решений в государстве, сводя в одну точку весь сложный, определяемый конкретными условиями комплекс социальных отношений. Метонимически я буду говорить о городах, имея в виду региональную сеть производства и торговли, центром которых были крупные поселения. Опредмечивая понятия, я буду приписывать отдельный интерес, причину, способность и действие государству, правящему классу или их подданным. Без подобного упрощения. Не прибегая к указанным приемам, мы не смогли бы установить основные связи в сложном процессе формирования европейских государств.

Таким образом, мы по большей части исходим в нашем исследовании из модели, включающей следующие элементы: правитель, представляющий суммарно общее принятие решений самых властных фигур в государстве; правящий класс, выступающий в союзе с правителем и контролирующий основные средства производства на территории, находящейся под юрисдикцией этого государства, другие клиенты, получающие определенные выгоды от своей связи с государством, противники, враги и соперники государства, его правителя, его правящего класса как внутри, так и вне территории государства, остальное население, находящееся в юрисдикции государства, аппарат принуждения, включая армию, флот и другие организованные и концентрированные средства применения силы, действующие под контролем государства, и гражданский аппарат государства, состоящий в первую очередь из фискальных, административных и судебных органов, действующих под его контролем.

Наши выкладки будут сводиться, по большей части, к описаниям и объяснениям различных путей, какими правители, правящие классы, клиенты, противники население, организации принуждения и гражданские аппараты проявляли себя в европейской истории, начиная с 990 г. Время от времени мы будем «распаковывать» одну–две опредмеченные категории — чаще всего специально указывая, когда, почему и с каким результатом капиталисты (конечно, также обобщенное представление) попадают в ту или иную категорию. Но в целом наша аргументация строится, без сомнения, на том, что каждая категория реальна, едина и несомненна. Нам приходится идти на это в попытке описать события на целом континенте за тысячу лет.

И наконец, последнее. Мне пришлось иметь дело с огромным количеством исторических фактов — казалось, я плыву по бурной реке через пороги, и лодка то и дело взлетает, опускаясь лишь на мгновение. У меня нет достаточных знаний по истории, необходимых для исчерпывающего описания всего материала данной книги, и привести все факты в подтверждение того, что я думаю, означало бы безмерно утяжелить текст. Так, всякий ответственный автор, например, захотел бы сослаться на труды Рейнхарда Бендикса, Уолтера Корпи, Фида Скокпол, Горана Терборна и многих других, описывая современный этап государственного строительства. Ничего подобного я не делаю, обращаясь к работам других авторов только для прямого их цитирования или ради содержащейся в них скрытой или спорной информации. Конечно, специалистам придется подвергнуть критическому рассмотрению мои ссылки на историю Европы и решить, искажают ли фактические ошибки последовательность моих построений.

Так что аргументы нашей книги не подлежат немедленной верификации или опровержению, поскольку это широкие, обобщающие и умозрительные аргументы. Тем не менее мы можем отвергнуть их как неверные, если обнаружим, что:

1) правители, находясь в различных отношениях с капиталом и принуждением, придерживаются, тем не менее, сходных стратегий, приводящих к сходным результатам, в своих усилиях создать вооруженные силы и государственную власть;

2) важнейшие моменты развития и преобразования определенного государства и системы европейских государств в целом не соотносятся с войной или приготовлением к войне;