Приобщение к чуду, или Неруководство по детской психотерапии
Шрифт:
Взрослые не могут не злиться, но почему-то считают, что это нехорошо. Наверное, потому, что когда они сами были детьми, им запрещали злиться их мама и папа. Ругаться, драться и кричать – неприлично, неинтеллигентно, неправильно.
Детей добрых и тихих и сейчас больше любят учителя, реже ругают родители. Как все-таки странно, что взрослые всех поколений учат своих детей тому, чему зачастую не следуют сами.
В их семье не принято было злиться. Если кто-то и позволял себе что-то подобное, то, видимо, как-то очень тихо или вообще «про себя». Возможно, поэтому Он не очень представлял себе – как это, когда злятся. Но в школе, куда Он пошел, почему-то злились многие. Когда учителя повышали голос, Он вжимался в парту, тело цепенело, в желудке что-то сжималось
В итоге Он перестал ходить в школу: просто больше не мог. Когда лежал дома и лечил невесть откуда взявшийся гастрит, а когда просто саботировал тихие мамины уговоры, уходя все глубже в свою депрессию. Единственное, что увлекало Его и позволяло хоть как-то оживиться, – это изучение оружия, и чем оно совершеннее и мощнее, тем больше интереса. Вполне вероятно, что именно так внутри Него жила Его агрессия. No не помогала Ему выживать.
Мы общались с Ним целый год, и были определенные успехи: и гастрит реже, и школа чаще, и настроение веселее. А когда в работу включилась мама, прошедшая «родительскую» группу и приглашенная на совместную группу «родители-дети», нам удалось одолеть еще одну ступень. «Как я могу ждать от него, что он начнет защищаться и противостоять тому, что происходит в школе, когда сама не умею делать ничего подобного? Надо начать с себя!» – сказала эта замечательная мама и впервые вступилась за своего сына, поговорив с родителями одноклассников.
Так получается, что работа с агрессией – одна из необходимых частей психотерапевтического процесса. Потому как в нашей культуре действительно существует специфическое отношение к злости и гневу. К детскому гневу в особенности. Дети с раннего детства получают двойное послание. Испытывая явные или скрытые волны агрессии, исходящие от взрослых, глядя в телевизор, даже читая обычные детские сказки, ребенок буквально погружается в поле агрессии и находится в нем день за днем, как любой из нас. Но прямое выражение своего гнева практически всегда осуждается даже самым близким окружением ребенка и совершенно недопустимо «на людях». В результате с самого раннего детства «маленькие граждане» научаются подавлять все, что связано с «плохими чувствами», испытывая либо стыд от ярости своих матерей, либо вину за собственный гнев, либо страх перед любым проявлением себя. В итоге подавляемый или, наоборот, часто выражаемый гнев становится проблемой как для самого ребенка, так и для тех, кто его окружает.
Я работаю с детским гневом несколькими способами и уверена, что у вас есть свои, не менее эффективные. Агрессия и злость, как мы выяснили, тема непростая. А в недостаточно безопасном пространстве, каким для детей поначалу является кабинет психотерапевта, и вовсе «запрещенная», поэтому я не прошу ребенка (особенно дошкольника) на первых же занятиях нарисовать его гнев. Я предлагаю ему нарисовать вулкан (если он знает, что это такое). Прекрасное задание для диагностики и исследования! Вулкан ребенка, на чью агрессию жалуются учителя и родители, будет непременно извергаться красной лавой, ее будет много: чем больше агрессии, тем больше она будет занимать пространства на листе. У детей с подавленной агрессией (тихих, со склонностью к депрессии, пассивных) лава будет вся внутри вулкана, в крайнем случае на их рисунках вулкан будет лишь слегка ею «плеваться», да и то цвет для изображения лавы будет выбран не красный, а серый, оранжевый – какой угодно.
Такой рисунок – безопасный повод поговорить о том, как вообще живет агрессия. Как справляется вулкан с лавой, которая внутри него, любит ли он ее копить или любит извергаться часто и с восторгом. Мы говорим о том, что может произойти при извержении со всем, что вокруг вулкана. Дети ищут и находят (!) способы извержения лавы, наиболее безопасные как для самого
Один из важных способов работы со злостью – ее отреагирование, важный как в случае актуально существующего гнева, так и в случае работы с ребенком, склонным подавлять «негативные» чувства.
Таким детям я часто рассказываю историю, которая называется «кастрюлька со злостью». Она про то, что в каждом из нас есть такая кастрюлька, в которую попадают разные невысказанные чувства, многие из них почему-то считаются «плохими». Нас кто-то обидел, мы не ответили на обиду и не поделились этим чувством ни с кем, и вот она ложится прямиком в нашу кастрюльку и растекается там зеленой лужей; нас кто-то очень сильно разозлил, а мы не смогли себя защитить, и вот наша злость попадает туда же, нас что-то раздражает, а мы даже не можем понять что – и как будто не замечаем этого раздражения, а оно стекает все туда же. Что же будет, когда кастрюлька наполнится? Точно, взорвется от последней капли! И на бедного носителя этой капли обрушится все, что копилось иногда годами и к нему не имеет никакого отношения. Знакомо? Но страшнее, на мой взгляд, вариант наглухо закрытой кастрюли, которая даже не позволяет себе взорваться, а начинает разъедать саму себя, а потом и ни в чем не повинный организм.
«Пора браться за очистку кастрюли!» – говорю я ребятам. И мы начинаем со страшными воплями кидать в стенку какой-нибудь матерчатый мячик или мягкую игрушку, вспоминая всех тех, кто нас обидел, или колотим кулаками по мягкой подушке. Чем тише и послушнее ребенок, тем с большим чувством и силой он это делает, при условии, что его удается уговорить на это мероприятие. Особенно воспитанные соглашаются не сразу, но потом останавливаются, только совершенно обессилев.
Он явно не был желанным. Родиться пятым ребенком в семье алкоголиков – это несчастье или испытание? «Безусловно, второе», – внушала Ему Его приемная мама. Эта сильная, интеллигентная, очень опекающая и очень верующая женщина была всерьез озабочена Его сложностями в школе: Он не мог найти общий язык с учителями и одноклассниками, из-за чего обучался индивидуально (!). Меня же серьезно волновало совсем другое: Его потухший взгляд, полное отсутствие сил, несмотря на крепкое телосложение, нежелание не только что-то делать, но и просто говорить. Рядом с Ним мне поначалу было немного не по себе. Я не сразу уловила отчего. Потом понта: ощущение запертой в узком пространстве мощной силы, энергии. И при этом – молчание, взгляд человека, к одиннадцати годам утомившегося жить.
Он ненавидел школу, казалось, больше, чем смерть. Каждое утро Он просыпался уставшим от ненависти к тому дню, который ему предстояло прожить. Он, конечно, не сразу рассказал про это.
В тот первый день нашей встречи мне было интересно узнать, хочет ли Он чего-либо в этой жизни. Рисуем цветик-семицветик, исполняющий любые желания. Семь желаний: маме, бабушке, всему миру, себе – ничего. Ну хоть что-нибудь, уговариваю я Его. Нет, ничего. «Это неправильно! – возмущаюсь я. – Человек должен хоть чего-то хотеть. Хотеть не только можно, но и очень даже правильно». Он «просыпается» и смотрит на меня с большим удивлением. «Давай ты попробуешь понять, чего тебе хочется прямо сейчас, а я буду твоим партнером по осуществлению твоего желания, идет?» Он ложится на парту, несколько долгих минут одними глазами осматривает кабинет: «А поиграть в ту игру можно?»… Уходя, Он улыбнулся. Меня саму удивило то облегчение, которое вызвала у меня такая простая вещь, как Его улыбка.
Следующая встреча началась так же, как и первая: потухшим взором, апатией, полным отсутствием желаний. Я, серьезно опасаясь за Его состояние (учебный год подходил к концу, а значит, и наши занятия), явно торопя события, предложила Ему нарисовать гнев, злость или агрессию. И встретила отказ, который развернулся в теологическую дискуссию об отношении Бога к злости. Его Бог категорически запрещал Ему злиться.
– А что делать, если кто-нибудь тебя действительно разозлил?