Природа. Дети

Ивич Александр

— Обещаю! — хриплым, сдавленным голосом сказал Лешка.

— Вот и хорошо! А теперь иди ужинать, уже звонят» (стр. 136—137).

Познакомив нас с материнским отношением Людмилы Сергеевны к детям, ее уверенностью, что воспитывает прежде всего здоровая среда, Дубов показывает и ее реакцию на происшествие. Педагогический ход — похвала вместо наказания — действен своей неожиданностью. Он успешен потому, что гармонирует с атмосферой доверия, созданной в детдоме Людмилой Сергеевной.

И, разумеется, в такой атмосфере нетерпима Елизавета Ивановна с ее подозрительностью и вкусом к жестким мерам. Ей пришлось уйти через два дня. «...По-видимому,

ждать окончания испытательного срока не стоит»,— прощается с ней Людмила Сергеевна. Дипломированная воспитательница нашла себе место по душе — мы еще встретимся с ней в роли инспектора гороно.

Внезапная для детей реакция на поступок Лешки — не случайность, а стиль педагогической работы Людмилы Сергеевны. Он характерен для одаренных воспитателей, не признающих педагогических штампов. Мы помним сильные, долгодействующие моральные удары поощрением вместо наказания (иногда наоборот — наказанием вместо ожидавшегося поощрения), о которых читали опять же в «Педагогической поэме» и в «Республике Шкид».

Секрет успеха таких ударов — в чутье к индивидуальности и восприимчивости «объекта воспитания», к его характеру, к деталям события, которое потребовало вмешательства. А «объектом» иногда может быть и целый коллектив детей.

Как-то после экскурсии в краеведческий музей, где детдомовцы между прочим знакомились с дворянским бытом, ничем прежде не примечательный, послушный мальчик Толя, «отрада воспитательских сердец», внезапно взбунтовался. Он был дежурным по столовой и отказался накрывать на стол — «лакеев нет, теперь не капитализм».

«В иное время дикий заскок этот без труда можно было бы унять, нелепый гнев и глупая оскорбленность взбудораженного мальчика угасли бы в конфузливом смешке, но сейчас исход поединка подстерегала вокруг в десятки глаз и ушей выжидательная тишина. Да Толя и не услышал бы ничего: сейчас он упивался своим геройством. Любая нотация, наказание только ожесточили бы его, а глупая выходка засияла бы ореолом жертвенности».

Ситуация требовала урока всему коллективу.

«— Хорошо,— как можно спокойнее сказала Людмила Сергеевна.— Раз так — обеда сегодня не будет» (стр. 194).

Дети опешили: при чем тут они, почему все без обеда — пусть дежурит завтрашний, очередной. Но Людмила Сергеевна замену не разрешила. Сидит она у себя в кабинете взволнованная: «А не слишком ли глубоко лопату засадила? Что как черенок хрустнет да обломится?..» Да, в педагогическом эксперименте всегда есть элемент риска. Воспитатель только по результатам узнает, верно ли учел все тонкости ситуации — они ведь тоже всякий раз индивидуальны! — пойдет ли коллектив по намеченному для него руслу.

Толя «не понимал, что присутствие Людмилы Сергеевны было скорее защитой для него, чем опасностью, и что, уходя, она оставила его с глазу на глаз с судьей, не знающим пощады».

И судья, разобравшись, воспылал гневом. «С обедом можно и потерпеть, но что значит — он не лакей? А другие — лакеи?» Толя пытался спорить и огрызаться. «Он не понимал того, что затронул и обратил против себя самое опасное. Коллектив признает авторитет одного, если он заслужен, но он не прощает пренебрежения к себе» (стр. 196).

Подвиг оказался срамом. Толю довели до слез и отправили к Людмиле Сергеевне просить прощения.

И еще одну сложную педагогическую операцию провела Людмила Сергеевна — ее объектом были Валерий Белоус, по прозвищу Валет, и одновременно весь коллектив.

Валет был в детдоме добровольным

шутом, но небезобидным. Он издевался над слабыми, над новичками и остерегался вышучивать сильных. Когда его призывали к ответу, он «юлил, каялся, врал и не менялся».

Совет пионерского отряда обсуждал, как бы наказать Валерия, чтобы он наконец образумился, а Людмила Сергеевна предложила торжественно отпраздновать день рождения Валерия. Ребята в совете отряда опешили, приняли это за шутку. А потом загорелись идеей.

Решения Людмилы Сергеевны нередко прямо противоположны ожиданиям и героев повести и читателей. Стремление Дубова показать, как воспитывать добром и радостью, избегая обычных наказаний,— одна из идейных основ повести. Она и нас радует справедливостью мысли, горячностью полемики с жесткими воспитателями. Есть, может быть, излишняя настойчивость, прямолинейность в изображении, а тем самым и в пропаганде решений прямо обратных ожидаемым. Это в какой-то мере лишает образ воспитателя гибкости, которой требует педагогический процесс. Но подобное сомнение только отчасти справедливо: решения Людмилы Сергеевны, в частности в отношении Белоуса, хорошо мотивированы, и писатель убедительно проследил благие последствия эксперимента.

Хлопоты по устройству торжества — с парадным обедом, именинным пирогом, подарками и вечером самодеятельности — все это было радостью для коллектива и изменило отношение детдомовцев к Валерию: оно стало товарищеским и приветливым.

Такое внимание Людмилы Сергеевны к Валерию объясняется его безрадостным детством. Отец убит на войне, мать — уборщица, заработка не хватало, чтобы быть сытыми в первые послевоенные годы. А потом мать посадили в тюрьму на пять лет, заодно с крупными спекулянтами,— она пыталась продать буханку пайкового хлеба, чтобы купить Валерию сахару и масла. Мальчик еще долго голодал, начал неумело воровать еду, но его поймали и отправили в детский дом.

Биография Валерия определила воспитательный ход. Впервые в жизни он был центром радушного внимания, героем праздника.

Решение педагогической задачи здесь снова тонкое: Людмила Сергеевна догадалась, что шутовство Валерия было неосознанным стремлением хоть как-нибудь привлечь к себе интерес — пусть недоброжелательный. Дубов не делает ошибки, частой в посредственных детских повестях: воспитательное «мероприятие» — и немедленный результат, полное преображение героя. Валерий меняется постепенно, так же как отношение к нему коллектива. Стремление привлекать к себе внимание оказалось глубоко заложенным. Но после праздника оно переключилось: Валерий, понемногу отказываясь от недоброго шутовства, пристрастился к произнесению по всякому поводу длинных и неумелых речей. Это уже вызывает только добродушное подтрунивание ребят.

Поступки героев повести — и детей и воспитателей — оказываются не только сюжетно, но и психологически безукоризненно мотивированными.

Сюжет «Сироты» развивается целеустремленно, выполняя свою основную функцию: писатель создает ситуации, в которых проявляются характеры героев в их развитии, движении, и обнаруживается позиция автора в отношении проблем, которые приходится решать героям. Но в то же время повесть написана свободно: в нее, незаметно для читателей, вкраплено несколько вставных новелл, обогащающих повесть. Задержки в развитии сюжета почти не ощущаются, потому что вставные новеллы коротки, всегда интересны читателям и внутренне связаны с генеральной линией повествования.