Прислушайся к музыке, к звукам, к себе
Шрифт:
И напоследок я должен признаться, что эта книга для меня. Я давно люблю музыку. «Прислушайся» – та книга, которую я хотел написать всю жизнь.
Слышите ли вы то, что слышу я?
Уи-и-и-и, у меня тиннитус!
Все началось в 2017 году, когда я только принялся за работу над этой книгой. Уже прошел не один десяток лет с тех пор, как я посетил самые громкие концерты в моей фанатской карьере – например, выступление The Birthday Party в концертном зале отеля Seaview в Мельбурне в 1983-м (потом у меня несколько дней звенело в ушах) и концерт The Young Gods в гостинице Sarah Sands
Тиннитус настиг меня дома, причем как раз в такое время, когда я не мог проиграть ни один компакт-диск даже на минимальной громкости.
Людям, которые хорошо меня знают, известно: если я перестаю слушать музыку, значит, со мной что-то сильно не в порядке. Но никто из друзей не имел возможности заметить, как мое музыкальное оборудование покрывается пылью. В тот период я все время находился в квартире один. Не считая моего тиннитуса.
Откуда он взялся? Вероятно, его вызвал стресс от нервного срыва. А может быть, его спровоцировали острые предметы, которые я засовывал в слуховые проходы, чтобы вычистить серу (от нее в ушах невыносимо зудело). Не суть. Из человека, у которого в голове было тихо, когда вокруг царила тишина, я вдруг превратился в человека с шумом в ушах, и этот шум не слышен тем, кто находится рядом.
Этот шум никуда не делся и семь лет спустя. Вы можете сидеть рядом со мной, приложив ухо к моей голове. На столь малом расстоянии вы, скорее всего, услышите шум воздуха, проходящего через мои ноздри на вдохе, если, конечно, вам не помешает аналогичная пневматическая деятельность ваших легких. Но вы не услышите этот металлический звон, напоминающий звук тормозов в поезде, который все время пытается замедлиться, но никогда не останавливается. Этот звук принадлежит только мне.
Когда я крепко сжимаю челюсти, звон в ушах становится громче. Это напоминает мне о том, что внутренняя форма ушей слегка меняется, когда я двигаю лицом, и что они состоят из костей, плоти, волосков и мембраны.
Мы представляем себе слух как некий волшебный рецептор в мозге. Нам кажется, что звуки рождаются в мире, проникают в отверстия по обеим сторонам головы и достигают нашего мозга.
Но на самом деле все не совсем так. Мир по природе молчалив. Когда падает дерево, или взрывается бомба, или скрипач щипает струну, выполняя прием пиццикато, в действительности происходит лишь определенного рода возмущение воздушной среды. Воздух перемещается. И в уши попадает перемещенный воздух, а остальное делаем мы сами. Наши уши и мозг – настоящие музыкальные инструменты. Если говорить еще конкретнее, барабанные перепонки, в сущности, ничем не отличаются от барабанов, на которых играет музыкант.
Мир играет на наших барабанных перепонках.
Это влечет за собой ряд выводов о нашем восприятии музыки. Попробуйте выдвинуть челюсть вперед. Услышите ли вы при этом звон в голове? Если нет, ваша голова – другой музыкальный инструмент, не такой, как моя.
В человеческой популяции существует много различных форм черепа и вариантов строения уха, а также несметное количество мозгов, болтающихся внутри костяных сфер в окружении спинномозговой жидкости. Должно быть, все они издают слегка различные звуки, когда мир играет на них. Но вы этого не осознаете, поскольку по умолчанию считаете, что слышите точно так же, как другие люди.
Конечно, можно возразить, что существует некая базовая конструкция, лежащая в основе всех нас. В конце концов, мы относимся к определенному подотряду высших приматов,
Но у стандартизации есть ограничения. Некоторые из нас – продукты азиатской производственной линии, другие – африканской, третьи – скандинавской. Мы – полностью ручная работа и органика, в нас нет никаких готовых компонентов и искусственных добавок. Представьте себе восемь миллиардов гитар, изготовленных вручную в ста девяноста пяти разных странах из местных материалов. Сколько из них будут звучать одинаково?
Просто смиритесь: вы не точно такая же гитара, как люди вокруг вас.
Возможно, вы совсем другая гитара.
Раньше у меня был отличный слух.
Не в том смысле, что я воспринимал музыку лучше Брайана Уилсона, у которого было лишь одно рабочее ухо, чтобы записать God Only Knows, или лучше выдающейся перкуссионистки Эвелин Гленни, которая страдала от глубокой потери слуха на протяжении всей карьеры. Я только хочу сказать, что при производстве меня обошлось без сбоев, и все детали оказались на своих местах.
По мере взросления мы обычно теряем верхнюю часть диапазона – утрачиваем способность распознавать высокие частоты. После того как мне исполнилось пятьдесят, я стал все сильнее выкручивать ручку высоких частот на усилителе. Без сомнения, более молодой версии меня это пришлось бы не по душе. Вот только более молодой версии меня больше нет.
По общим стандартам я уже достаточно стар: на семь лет старше, чем Бетховен в год своей смерти. Он дожил всего до пятидесяти шести. В том же возрасте умерли Рик Джеймс, Ранкин Роджер, Уоррен Зивон, Денис Джонсон из Primal Scream, Грант Харт из Husker Du и Дэвид Р. Эдвардс, фронтмен моей любимой валлийской группы Datblygu. Куда меньше повезло Чайковскому (пятьдесят три), Малеру (пятьдесят), Джону Колтрейну (сорок), Шопену (тридцать девять), Моцарту (тридцать пять) и Роберту Джонсону (двадцать семь). Никто из них не умер от передоза и не был убит. Просто некоторые из этих миллиардов гитар, сходящих с конвейера, оказываются недолговечны.
Зато никто из этих музыкантов, не считая Бетховена, не успел потерять верхнюю часть слухового диапазона.
В общем: уи-и-и-и, иди ты, тиннитус!
Невыносимо ли это состояние? Для кого-то – может быть. Слова, которыми пациенты описывают это заболевание, могут быть довольно сильными. Отчаяние, безысходность, инвалидизация, истощение и суицидальные мысли – все это наводит страх.
Однако на деле не наблюдается корреляции между звоном в ушах и суицидом. Скорее всего, история человека, услышавшего от врачей, что они ничего не могут поделать со звоном в его голове и немедленно сбросившегося с крыши высокого здания, – не больше, чем городской миф. Как правило, люди привыкают жить с недугом, поразившим с возрастом их уши (как и с другими недугами, от которых страдают глаза, суставы, зубы, гениталии и кожа). Деваться-то некуда.
Впрочем, бывают дни, когда мое желание выключить этот звон в ушах становится таким сильным, что начинает причинять дискомфорт. Все дело в согласии – либо в его отсутствии. Некоторые произведения, которые я мог бы послушать для удовольствия, например ряд композиций Pan Sonic или Einsturzende Neubauten, включают в себя звуки, неотличимые от моего шума в ушах. Но я все равно их проигрываю. Мой тиннитус никогда не спрашивает, нравится ли мне этот вой у меня в голове. Он сопровождает меня даже в туалете. Ложится со мной в постель.