Приснись мне, убийца

Гриньков Владимир Васильевич

– Что он рассказал? – спросила Вика упавшим голосом.

– Об убийствах, которые вы совершили.

– Я?!

– Не вы лично, – смилостивился Большаков. – Непосредственно все сам Козлов делал…

Он посмотрел испытующе на Вику, но в ее глазах не увидел ничего, кроме ужаса.

– Вам нечего бояться, – мягко продолжил Большаков. – Надо лишь рассказать о Козлове.

– Я ничего не знаю! – заплакала Вика.

Она окончательно запуталась и теперь не знала, как ей выбраться из страшного лабиринта.

–

Как Козлов с этими убийствами связан? – крикнул Большаков, раздражаясь. – Что он вам об этом говорил? О мужчине усатом! О старухе, которую Козлов убил сковородой!

Вика вскинула голову.

– Это не он! – произнесла испуганно.

– Он!

– Не он!

Большакову показалось, что девушка даже осмелела. Она все еще ничего не понимала, но что-то ей подсказывало: надо рассказать обо всем, что ей известно.

– Его в последнее время мучили кошмары. Он рассказывал мне об этом. Какие-то жуткие сны, которые снились ему ночами.

«Значит, все-таки сговорились».

– Очень интересно, – кивнул Большаков, а глаза оставались равнодушными. – И что же дальше?

– С ним что-то происходит.

«Еще бы. Четыре убийства – это не шутки».

– Я хотела, чтобы он обратился к врачу.

– А он? – быстро спросил Большаков.

– Отказался.

– Почему?

– Боится. Говорите, что ему навесят ярлык ненормального.

А ведь это выход для него, Козлова. Если его признают невменяемым, он останется жить. Значит, и это предусмотрел. Большаков прикрыл глаза. Да, точно. Козлов уже на первом допросе начал косить под идиота. Сны, ночные кошмары. Пока врачи проведут экспертизу, то да се. Время выгадывает.

– Вы сами хоть в это верите?

– Во что? – не поняла Вика.

– В эти бредовые сны.

– Не знаю, – осторожно сказала Вика.

«С ними придется повозиться. С обоими».

– Пишите, – Большаков придвинул бумагу и ручку. – Все, что знаете. О чем вам Козлов рассказывал. Что сами видели.

Вика писала долго, и все это время Большаков сидел не шелохнувшись и смотрел на нее. Глаза опустил, только когда Вика отложила ручку.

– Я написала.

– Все?

– Да.

Она так посмотрела, будто спрашивала, может ли уже быть свободной. Но Большаков не смог бы доставить ей такого удовольствия, даже если бы очень захотел.

– Я задерживаю вас до выяснения обстоятельств дела, – сказал он.

– Какого дела? – спросила Вика упавшим голосом.

Она стремительно, на глазах, бледнела.

– Об убийствах, – сказал Большаков безжалостно. – Так-то вот.

Глава 19

Доктор Хургин обрадовался Большакову как родному.

– О! – сказал он. – Вижу явный прогресс. Вы посвежели.

– Неужели? – удивился Большаков и посмотрелся в зеркало,

висевшее в кабинете врача.

– Определенно, – заверил Хургин.

– Стрессы мои отступили.

– Есть причина?

– Думаю, да. Поймали убийцу, и у меня теперь снова тридцать шесть и шесть. Хоть в космос лети.

– А в чем задержка?

– Начальство не пускает, – засмеялся Большаков. – Говорят – раскрути сначала этого маньяка, после полетишь. – Согнал с лица улыбку. – А я к вам за помощью, доктор. – Провел ладонью по лицу, раздумывая, как бы все рассказать покороче. – Убийца ваньку на допросах валяет. Несет околесицу, прикидывается идиотом. Мы его на освидетельствование отправим, за этим дело не станет, но пока, предварительно, не могли бы вы на него взглянуть?

– Зачем?

– Это ваш профиль, доктор. Вы этих симулянтов ведь чувствуете за версту. От вас ничего не требуется: я буду вести допрос, а вы тихонько посидите в уголочке, понаблюдаете. Мне ваш совет нужен, как с этим типом обращаться. С ним сладу нет, и я не знаю, честно говоря, как к нему подступиться.

– Он изображает из себя ненормального?

– Да. Этакий лунатик. Ночью спит в своей постели, видит жуткие сны, в которых он кого-то убивает, а утром просыпается, и все у него нормально. А потом обнаруживается, что убийства эти существуют в действительности. Но он ничего не помнит. А? – Большаков посмотрел на доктора. – Неплохо придумано?

– Провалы в памяти едва ли не каждый второй из такого рода клиентов демонстрирует, – сказал Хургин. – Не знаю, не помню и все такое прочее. На Нюрнбергском процессе один из нацистских бонз такую комедию разыграл. Сидел в зале суда с отсутствующим видом, будто его происходящее не касается. Не помню, мол, ничего, память отшибло – и спроса с меня нет. Но его на чистую воду быстро вывели.

– Каким образом?

– Посадили в просмотровом зале одного и стали ему кинохронику крутить. Вот он парад принимает, вот с Гитлером о чем-то беседует. В общем, его прежняя жизнь, где он был в силе. Приятные воспоминания, он даже прослезился, смотрел с улыбкой умиления на себя прежнего. А его тем временем снимали скрытой камерой. Пленка потом и послужила доказательством, что он все помнит, ничего не забыл.

– Ловко! – сказал Большаков. – Но с этим сложнее все.

– Почему?

– Он не говорит, что у него память отшибло. Наоборот, все помнит. Но утверждает, что видит все во сне. Этакое раздвоение личности.

– А может, и вправду он что-то такое во сне видел?

– Ну что вы, в самом деле, – поморщился Большаков. – Его девушка опознала, на которую он напал. Картина абсолютно ясная.

– Хорошо, я посмотрю на него, – согласился Хургин.

– Когда мы сможем это сделать?

– Завтра, например.