Приснись мне, убийца

Гриньков Владимир Васильевич

– Своенравный, – сказал Вольский не то одобрительно, не то осуждая.

– Он всегда такой?

– Нет.

– Только в последнее время?

– Да. А вы кем ему приходитесь? – заинтересовался Вольский.

– Знакомая.

– Ага, – сказал профессор понимающе. – И давно вы с ним знакомы?

– Недавно.

– Ага, – опять сказал профессор. – Так с чем вы ко мне пожаловали?

– Я – ни с чем.

– Но вы же пришли ко мне.

– Это

не я. Это Олег. Он не хотел ехать один, и я составила ему компанию.

– И в конце концов Олега выставили за дверь, а сами сидите напротив меня.

– Да, я хотела расспросить вас о нем. Вы его, наверное, знаете лучше меня. Дольше, по крайней мере.

– Еще со студенческой скамьи.

– Мне лично он кажется славным парнем.

Вольский кивнул, соглашаясь.

– Он безобидный, правда?

– Да, – кивнул Вольский. Подумал и добавил после паузы: – Практически всегда.

– Но бывают и исключения? – вскинулась Вика.

– В нашу последнюю встречу с ним, например.

– А что произошло?

– Он мне нагрубил. Безо всякой на то причины.

– Он стал вспыльчивым.

– И вы это заметили? – оживился Вольский.

– Да. С ним что-то происходит.

Вика хотела подступиться к главному – способен ли Олег совершить что-то страшное? – но не решалась.

– Мне кажется, ему нужен отдых, – сказал Вольский, – смена обстановки.

– Почему?

– Он устал. Или что-то его гнетет. Не знаю даже, в чем причина. Если в человеке происходят изменения, значит, надо искать внешний фактор, какой-то раздражитель.

– А если его нет, этого раздражителя? Не просматривается.

– «Не просматривается»! – засмеялся Вольский. – В том-то и дело, что не просматривается, но если он не просматривается, это еще не значит, что его нет совсем. Есть, но не виден!

Вольский придвинул потрепанный журнал.

– Здесь есть статья очень интересная. О том, как в прошлом веке некий мастер установил в опере странный музыкальный инструмент – беззвучный. То есть не совсем такой уж беззвучный. Что есть звук? Всего лишь колебания воздуха. Эти колебания достигают нашего уха – и мы слышим звук. А теперь представьте, что звук этот такой частоты, что его человеческое ухо не улавливает. Представили?

– Да.

– Вот такие звуки этот странный инструмент и производил. Ухо их не улавливало, но – прошу заметить! – частота звуковых колебаний была из разряда тех, которые вызывают в человеке безотчетное чувство тревоги. И вот начинается концерт. Музыкант нажимает на клавиши – и что?

– Что? – спросила Вика.

– Паника!

У людей в зале – волосы дыбом. Лошади у подъезда оперы начинают волноваться и сходить с ума. Но отчего? Ведь никаких внешних проявлений! А причина-то, мы с вами знаем, есть. Так и здесь, милая моя. Есть что-то такое, что Олега раздражает и выводит из себя. Последние два месяца он сам не свой.

Он был прав, конечно. Страшные сны не давали Козлову покоя. Вот она, причина. Но, даже зная об этом, невозможно ничего понять.

– Значит, ему уехать надо?

– Да, – с готовностью кивнул Вольский.

– Хорошо, – сказала Вика. – Спасибо вам.

– За что? – удивился профессор.

– За участие. До свидания.

Козлова Вика обнаружила на улице. Он стоял, прислонившись к дереву, и мрачно рассматривал проносящиеся мимо автомобили.

– Пойдем, – сказала Вика.

– Я вот подумал здесь… – Он кусал нервно губы. – Мне надо побыть одному.

– Ты обиделся на меня, да?

– Мне лучше побыть одному!

– Как знаешь.

Не лучше ли им действительно расстаться? Кто он ей? Вика развернулась и пошла прочь. Козлов не остановил ее. И даже не окликнул.

Глава 14

Завотделением оказался хмурым и неприветливым. Худое, в морщинах лицо, очки в черной старой оправе, седые волосы выбиваются из-под белой шапочки. Большаков показал свое удостоверение. Врач скользнул по удостоверению демонстративно равнодушным взглядом, спросил коротко:

– Ну и что?

– Вы моих подчиненных к потерпевшей не допускаете. И вот я сам приехал, лично.

– А вы зря приехали.

– Почему?

– Мне без разницы, кто к этой девушке рвется, – хоть лейтенант, хоть министр внутренних дел. Ни того, ни другого не пущу в палату.

– Вы мешаете следствию.

– А вы гробите человека.

– Мы этого человека еще даже не допросили. А вы говорите, что гробим.

– Она испытала шок. И ей эти ваши допросы…

– Не смейте так со мной разговаривать! – взорвался Большаков.

Врач внимательно на него посмотрел.

– Вам успокоительное бы попить, – сказал.

Он эти слова произнес с издевкой, чтобы уколоть, но, к его удивлению, Большаков не обиделся, а засмеялся.

– Зря смеетесь, – желчно заметил врач.

– Нет, не зря.

Большаков извлек из кармана упаковку с лекарствами.

– Думаете, вы один такой умник? – спросил он. – И до вас были советчики. Вот, прописали. Пью.