Приснись мне, убийца
Шрифт:
Профессор оборвал фразу, потому что Козлов неожиданно поднялся со стула, на котором сидел, и медленно закружился по комнате, при этом он кистями рук делал в воздухе движения, какие обычно делают дети, изображая танец. По лицу Козлова блуждала улыбка, чем-то неуловимо отличающаяся от обычной улыбки нормального человека. Козлов сделал круг по комнате и остановился как раз напротив кресла, в котором сидел совершенно растерявшийся профессор.
– Я буду плясать и петь, Дмитрий Николаевич, делать все, что мне хочется – хочется, понимаете? – но не буду заниматься тем, к чему у меня не лежит душа.
У
– К черту все! – сказал Козлов мстительно. – Прощайте, Дмитрий Николаевич!
Вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Глава 9
В автобусе было много людей. Козлов едва сумел протиснуться к окну. Толкнул при этом старушку, она сделала замечание, но Козлов на нее так посмотрел, что она смешалась и затихла. За окном тянулись дома-близнецы. Они выглядывали из-за деревьев и рассматривали мрачного Козлова своими глазами-окнами.
Надо все поменять. Круто, в один миг. Он просто закис, такое бывает. И раньше случалось, но ведь проходило же в конце концов.
Автобус остановился на перекрестке. Женщина переходила через дорогу, толкая перед собой коляску. Пьяный на противоположной стороне улицы обнимал ствол дерева.
Говорят, что каждый человек – хозяин своей судьбы. А своим мыслям он хозяин? Откуда эти жуткие сны? Вика права, конечно, – его что-то тревожит. Может, возраст такой подошел? Перелом. Дошел до определенной точки, думал – вершина или хотя бы подступы к вершине, а оглянулся – болото вокруг, лягушки квакают, и никаких радостей. Вот и растерялся.
Остановка. Старушка, сделавшая Козлову замечание, вышла из автобуса и неловко заковыляла по тротуару, Козлов проводил ее беззлобным взглядом, пока она не скрылась за дверями магазина. Козлов поднял глаза и увидел вывеску над дверью: «Молоко». И у него сердце отчего-то сжалось, он смотрел широко раскрытыми глазами на эту вывеску, а автобус уже отправился от остановки, и стена дома, в котором располагался молочный магазин, поплыла за окном. Серая штукатурка, водосточные трубы, цветок в чьем-то окне. Этот дом был ему знаком.
– Пусть остановит! – крикнул Козлов и рванулся к выходу. – Дверь пусть откроет, я выйду!
Людей в автобусе было много, и ему стоило немалых усилий добраться до двери.
– Спохватился! – сказал кто-то неодобрительно.
– На следующей остановке выйдешь, – ехидно добавил старик в светлой кепке.
Но Козлов разбуянился, и водитель остановил автобус.
Козлов выпрыгнул на пыльный асфальт и торопливым шагом направился к молочному магазину, но, не доходя до него, будто чего-то испугавшись, перешел на другую сторону улицы. Он прошел мимо серого дома, поглядывая на него настороженно. Двери подъездов выходили на эту сторону, но Козлов почему-то знал, что эти двери заперты и в подъезд можно попасть только со стороны двора, там тоже есть вход. Еще он знал, что в этом дворе есть детская площадка и стол, за которым проводят время местные фанаты домино. У него эта картина стояла прямо перед глазами, и он был немало удивлен своим знанием, потому что в том дворе не бывал ни разу.
Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы перейти через улицу и приблизиться к серому дому. Он хотел бы
Козлов все здесь знал и знал, куда идти дальше, но ужас в нем все рос и, казалось, заполнил все клетки. Козлов, все еще не решаясь войти в подъезд, подошел к столу и тяжело опустился на лавку. Мужики сделали вид, что не заметили его появления.
Двор был засажен деревьями. Тень и прохлада. Отличное место. Хорошо здесь жить.
– Будешь? – спросил один из мужиков и придвинул к Козлову стакан с вином.
Решили поделиться. Пришел, сидит и молчит. Понятное дело: не уйдет, пока не угостят.
– Нет, – сказал Козлов.
Поднялся и поспешно направился к подъезду. Подъездов было три. Он шел к среднему. Знал, что именно здесь.
Открыл дверь, она распахнулась со скрипом – и даже этот скрип ему был знаком. Вошел, отпустил ручку двери и взглянул на ладонь – она была мокрой от внезапно выступившего пота. И сердце колотилось уже совсем бешено. Он сейчас боялся, что не дойдет, упадет прямо на лестнице, – так ему стало нехорошо.
Обычная пятиэтажка, без лифта. Грязная лестница, стены исписаны акселератами. Какой же этаж? Третий? Нет, четвертый. Козлов стал подниматься по лестнице. Значит, четвертый. Но он ошибся. Дверь, ту самую, он увидел на площадке третьего этажа. Старая дверь в потеках краски. Табличка с цифрой «32». И даже про эту табличку он знал. И теперь стоял, рассматривая ее широко раскрытыми глазами.
За его спиной внезапно щелкнул дверной замок. Козлов, не оборачиваясь, поспешно нажал на кнопку звонка. Он чувствовал себя мальчишкой, которого застали за неблаговидным занятием.
– Там нет никого, – сказал женский голос за его спиной.
– Что? – обернулся Козлов.
Женщине было лет сорок. Короткая прическа, глаза чуть навыкате.
– Кто вам нужен? – спросила она.
– Кто-нибудь из этой квартиры. Я с телефонной станции.
– Там нет никого, – опять сказала женщина.
– Уехали? – спросил упавшим голосом Козлов.
– Умерли.
– Все?
– Здесь старички жили, муж с женой. Муж умер, а женщину убили.
– Давно? – нашел в себе силы поинтересоваться Козлов.
– Несколько дней назад.
Он и сам знал, что старушку убили. Она погибла от удара страшной силы чугунной сковородой.
– Жаль! – пробормотал потрясенный Козлов и стал спускаться по лестнице, с каждым шагом все быстрее и быстрее, и на улицу он уже вылетел стремглав.
По улице почти бежал, но через полквартала убавил шаг, а в голове металось хаотично: «Убита! Убита!»
Ночные кошмары всегда начинались неожиданно. Козлов видел себя крадущимся в ночи, видел свои жертвы, к которым никогда не испытывал ни жалости, ни сострадания, и в конце концов просыпался в холодном поту, чтобы с радостью помилованного обнаружить, что все происходящее – лишь сон. И вдруг – случайно увиденный дом, тенистый двор, и все так нелепо и страшно совпадает – и во сне, и в жизни. Та же лестница и та же дверь.