Присоединиться к большинству
Шрифт:
– Кстати, господа, а Вы знаете, как в Средние века ведьмы совокуплялись с Сатаной?
– как ни в чем не бывало, продолжала Жанна, - Некоторые - глупые и неумелые - для этого пичкали себя дурманящими средствами, надеясь встретиться с повелителем в мире снов. Другие находили троих крепких молодцов, которые за деньги или просто так соглашались войти в даму одновременно с трех сторон. Так девушки принимали в свое естество ветвистое достоинство Дьявола.
Мужчины молчали. Жанна продолжала говорить.
– Как Вы думаете, почему ведьмы, как правило, не выходили замуж? Я Вам скажу: потому что познав Князя мира
На глазах Жанны выступили злые слезы.
– Слабаки. Тряпки. Ничтожества. Вы сейчас сидите втроем, парализованные страхом, перепуганные словами одной женщины. Воображаете, будто вы - избранные. А на самом деле, Пан отверг вас, потому что вы и в пины не годитесь. И я обречена провести с вами всю жизнь!
Жанна встала со стула и быстрым шагом пошла к выходу из веранды.
– К черту все, - выдохнула девушка, побежала вперед, на ходу дергая за пояс платья.
– Постойте!
– Зайцев поймал Жанну за конец пояса.
– Зачем так долго стараться, чтобы потом плыть по течению?
– спросила Жанна, - Что бы ответил Ваш дедушка а, Зайчонок?
Зайцев удивился и отпустил.
Девушка на бегу сбросила с себя платье и остановилась в центре небольшой площади между административным корпусом и столовой. И завертелась на месте, переставляя ноги в такт далекому перестуку. Под платьем абсолютно ничего не было. Загорелое тело блестело в темноте, разрезанной прожекторами.
Стивенс выбежал и врос в землю за несколько метров до нее.
Зайцев безумно оглянулся на Дьюи.
– Почему он ее не останавливает?!
Дьюи махнул рукой.
– Понял, к кому Жанна сейчас обращается. И Вы не лезьте, Виктор, - добавил он, - это не Ваш разговор и не мой.
Между тем, на площадь выскочили люди - аборигены и персонал Центра. Их поблизости оказалось удивительно много. Зайцев увидел и давешнюю черную красотку, и старика Жуппо, и тайного язычника автора эпохальных трудов по климатологии Роберта Кэссиди, и бескомпромиссного дока Робура. Ближе всех к Жанне стоял молодой хромец Лауро с широко распахнутыми глазами. Его губы дрожали.
Внезапно из толпы вышел Гильермо. Он неспешно подошел к непрерывно кружащейся и извивающейся на месте Жанне и властным движением взял ее за руку. Жанна остановилась, повернулась к нему и как сомнамбула уткнулась взглядом в его лицо. Гильермо развернулся и не глядя назад потянул Жанну за собой. Пин и астронавтка исчезли из поля зрения. Публика слегка пороптала между собой и стала медленно расходиться.
– Ну ладно, пойду и я, - просто сказал Дьюи, достал из ящика бутылку и двинулся к выходу.
Зайцев потряс головой.
– Куда Вы, проф?
Дьюи обернулся на ступеньке.
– К Фредерике. Я бы Вам сказал - не потеряйте монокль, но, боюсь, Вы его сегодня уже не раз потеряли. Удачи до утра.
Сразу после его ухода на веранде появился взъерошенный Стивенс. Его лицо, обычно красное, приобрело вовсе кирпичный цвет, как перед инсультом. Он тяжело дышал и постоянно дергал себя за ворот, будто ему не хватало воздуха. Мрачно глядя перед собой, бортинженер схватил вино из ящика, рухнул в жалобно задребезжавший шезлонг и свинтил крышку с бутылки, яростно, будто чью-то голову. Постепенно дыхание бортинженера стало спокойнее. Он повернулся к Зайцеву.
–
От слов Стивенса Зайцеву стало дурно. Ему захотелось напомнить Стивенсу, что этот всеблагой бог только что увел его - Стивенса - симпатию, но подумал, что Стивенс это и сам прекрасно помнит. И промолчал.
– Вам не надоело стоять на пути прогресса?
– не отставал распаленный Стивенс, - Поймите, эта битва уже закончена. С разгромным счетом.
– Я представлял себе прогресс как-то иначе, - мрачно пробормотал Зайцев, - Впрочем, я сейчас не расположен дискутировать, Энтони. Успокойтесь.
– А что такое прогресс по-Вашему?
– не унимался бортинженер, - Нет, Вы мне скажите!
– Увеличение выживаемости и самореализации каждого конкретного индивида. Определение из учебника по этике, - Зайцев закинул голову и от души хлебнул из горла, - Каждого. Конкретного, - повторил он, впрочем, безо всякого энтузиазма.
– Ну так все складывается, - бортинженер выпучил глаза и развел руками, - Выживаемость и самореализация индивида повысились до небес! Просто индивид - один. Он же - новая стадия развития человечества, новый Адам.
– А кто тогда мы?
– бесцветным голосом произнес Зайцев, - Вы, я, Жанна? Уборщик Гильермо, которого я никогда не знал? Но чью рожу, присвоенную Паном, созерцаю каждый день? Мы же тоже индивиды. Как с нашей выживаемостью и самореализацией?
– А мы уже не индивиды, друг мой, - сурово сказал Стивенс, - Мы - строительный материал для Пана. При наилучшем раскладе -инструменты. И это справедливо. Закон эволюции в его неумолимой правоте. Эволюция и есть прогресс.
Зайцеву неожиданно для него самого стало весело. Ему вдруг отчетливо привиделось, как не прекращающего витийствовать бортинженера сзади пожирает огромное волосатое чудовище с сотней глаз, двадцатью ручищами и огромной зубастой пастью. Вот Стивенс остался без задницы, потом без ног. Вот, наконец, от него осталась только красная взъерошенная башка, торчащая их чавкающего рта, продолжающая вещать о триумфе человечества. Зайцев хмыкнул.
– Воля Ваша, но, по-моему, это какой-то совсем не тот прогресс, о каком писали Кондорсе и Маркс.
– О!
– в голосе бортинженера прорезался сарказм, - Зайцев, Вы изучали философию? Вы меня разочаровываете. Я думал, скепсис - это от Вашей хтонической русской природы. А Вы, оказывается, гнилой европейский интеллигентишка. Может, еще и в экологических организациях состояли?
Стивенс вскочил.
– Наверно, спасали больных детей, которым по всем природным законам следовало отдать концы. Кормили и лечили целые выморочные страны, давно уже смирившиеся со своей участью. Продлевали мучительную агонию какой-нибудь Эфиопии или Сомали, загаживая их миазмами то, что еще в мире осталось здорового. Мужеложники, профессиональные бездельники с философией святой безответственности, гениальные ниспровергатели из интернетов, безбожники, отцеубийцы, насильники собственных матерей. Вы доказывали, что слабость и немощность, любое уродство - вариант нормы. А потом, что это все - лучше нормы!