Присоединиться к большинству
Шрифт:
Профессор рассказывал про полуголых людей, пляшущих на улицах между остовами сгоревших автомобилей. Про покойников, которых с тротуаров собирали большими ковшами мусороуборочные машины. Про бессмысленные убийства у него на глазах. Про многолюдные просмотры фильмов Вуди Аллена на больших экранах посреди площади. Про мужчину, стрелявшего из окна третьего этажа по прохожим. Про бездомного в лохмотьях, пьющего вино около дорогого ресторана, и нагую женщину с формами стриптизерши, играющую для него на скрипке.
Довольно подробно Дьюи рассказывал про гигантскую оргию на Манхэттен-Бич, в ходе которой тысячи
При этом, однако, все эти апокалиптические картины он описывал без особых отрицательных эмоций, как что-то очень необычное, из ряда вон выходящее, но не ужасное на самом деле. Примерно так, наверно, он мог бы кому-нибудь пересказывать сюжеты с полотен Босха.
Иногда в процессе повествования он улыбался и поднимал указательный палец. Это означало, что в рассказанном содержится какая-то интересная аллюзия или метафора, до которой слушатель должен сам додуматься и тоже порадоваться.
– Она ехала на мотороллере абсолютно голая, но в фуражке инспектора налоговой службы. Больше никаких налогов! Понимаете меня?
– Дьюи откидывал голову и радостно хохотал.
Зайцев как-то спросил, как он не боялся бродить среди всего этого кошмара. На что Дьюи ответил, что думал примерно так: во-первых, все это страшно интересно, а, во-вторых, чего уж теперь бояться.
"Мне жаль, Виктор, что Вы все это пропустили, - заметил тогда профессор, - Мне кажется, Вам бы понравилось." Зайцев как-то рассказал об этом Сайрусу, добавив, что немного завидует таким как Дьюи или Мейбл, переживших Большой Хапок в одном из его эпицентров. Сайрус странно глянул на него и сказал, что далеко не всякий опыт полезен для человека.
– Вы, кажется, взволнованы смертью Сайруса?
Зайцев оторвался от своих мыслей. Ему в лицо откуда-то из-за спины заглядывал Шмидт, штатный психолог команды астронавтов и техперсонала.
– Хотите поговорить об этом?
– Нет, спасибо, - отрезал Зайцев.
– Зря Вы меня не посещаете, мистер Зайцев, - посетовал Шмидт, - Психологическая реабилитация необходима всем. Особенно новоприбывшим, вроде Вас. Вот мистер Стивенс ходит ко мне с самого начала и у него отличная динамика.
– Да я как-то обхожусь. Своими силами.
– Крепкий алкоголь астронавтам запрещен, - строго заметил Шмидт.
– Я знаю, доктор, спасибо что напомнили.
Шмидт еще немного прошел рядом с Зайцевым, как конвоир, будто ожидая чего-то, и повернул куда-то в сторону.
– Вот болван, - сказал Зайцев. Он вспомнил, как во время второго тестирования по прибытии на остров Шмидт смертельно достал его, задавая по кругу одни и те же вопросы из психометодички. Зайцев уже не надеялся на прекращение этого бреда, когда Шмидт спросил, верит ли он, что в космосе есть братья по разуму. "У нас - нет, - ответил Зайцев, - А вот у Пана - наверняка". Шмидт поперхнулся и поспешно закончил сеанс.
– Да, Джереми не семи пядей во лбу, - согласился Дьюи, - Но Вы и вправду чем-то озабочены. Так жалеете Сайруса? Вы с ним знакомы-то всего пару месяцев.
– Кажется, я видел, как двоих або только что присоединили, - сказал Зайцев.
– Кажется? Вы не уверены?
– не понял профессор. Просиял и хлопнул себя по лбу.
– Ах да, я забыл, Вы же у нас Рип Ван Винкль!
***
РЕТРОСПЕКТИВА
Рипом ван Винклем Дьюи назвал Виктора из-за того, что тот пропустил первые - самые интересные - недели Большого Хапка. Прогулял он их по уважительной причине: Зайцев три с половиной месяца проболтался на орбитальной космической станции.
Еще лет пятнадцать назад Витя Зайцев и не догадывался, куда может привести степень по физике в сочетании с лицензией пилота. Ко времени его взросления космонавтика уже потеряла прежний сказочный ореол, перестав быть мечтой мальчишек. Наука в России утратила романтический флер еще раньше. Виктор выбрал профессию физика-исследователя, потому что этот предмет лучше всего шел у него в школе. Пилотированием занялся в бесплатной секции резерва ВВС в качестве мужественного хобби, щекочущего нервы и производящего впечатление на девушек. В бортинженерную группу компании по разработке двигателей для космических кораблей попал, когда там платили безобразно мало. Пошел туда просто, чтобы где-то начать. А вот в международный проект прорвался из-за большой зарплаты, когда задолбался клянчить деньги у отца. И все время ждал, когда же, наконец, окружающие поймут, что он вовсе не энтузиаст, как все остальные вокруг, и выведут за ушко на солнышко. Страх разоблачения заставлял его упорно учиться и трудиться за троих.
– А еще родители наградили меня отменным здоровьем, - объяснял он Дьюи и Стивенсу, - Я только позаботился, чтобы доставшийся мне качественный механизм оставался в приличной форме и не слишком быстро изнашивался.
Так однажды неожиданно для самого себя пилотом в международном космическом экипаже оказался человек, абсолютно равнодушный к космосу.
Зайцев собирался честно отбарабанить срок пребывания на станции и вернуться на Землю - за бабками, славой и почестями. Но на МКС случилась авария, из-за которой, в частности, грохнулась система длительного хранения продовольствия. В Хьюстоне и Москве срочно переиграли, и почти вся команда покинула станцию раньше срока, а Виктора оставили на станции с Кристофером Льюисом. Эти двое имели несчастье обладать компетенциями, необходимыми для поддержания станции в рабочем состоянии с минимальным числом астронавтов на борту. Разумеется, Зайцева спросили, хочет ли он полетать лишние полторы недели. Но форма вопроса другого ответа не оставляла.
А потом случился Большой Хапок, и о космонавте Зайцеве с астронавтом Льюисом, болтающихся на орбите в жестянке из-под монпансье, просто забыли. На Земле стало не до них.
ГЛАВА 2.
На следующий день Зайцев в соответствии с расписанием пошел к доку Робуру. Док работал в группе медико-биологической подготовки - отвечал за тренировки и тестирование астронавтов на центрифуге, в барокамере, термокамере, сурдокамере и за вестибулярный тренинг. При тестах на перегрузку Робур всегда присутствовал лично. Разговаривал очень скупо и на все вопросы не по делу реагировал мрачным молчанием. Произношение Робуром его фамилии напоминало Зайцеву змеиное шипение.