Пристав Дерябин (Преображение России - 4)
Шрифт:
— Я же этой рукой как возьму трехпудовую гирю, так только считай знай, сколько разов перекреститься ею могу, — расхваливал свою руку Борзаков, чтобы фельдшер его ободрил, но Грабовский, быстро ощупав локтевую и лучевую кости, сказал:
— Значит, повреждение нерва.
Вслед за ним и Акинфиев попробовал согнуть и разогнуть руку Борзакова и сказал вполголоса Грабовскому:
— Запишите: перебит нерв.
— Могу, как перевяжете, в строй идти, ваше благородие? — обратился к нему Борзаков и был очень изумлен, когда ответил ему этот хлипкий с виду, сутулый и тонкий молодой врач в очках:
— Нет, в строй нельзя. В лазарет отправим.
— В лазарет?.. Как же это можно?
Борзаков поискал кругом испуганными глазами, остановился на Худолее, которого знал в лицо, как старшего полкового врача, и протиснулся к нему.
Весь свой недюжинный талант жалости призвал на помощь «святой доктор», чтобы ободрить силача, ошеломленного тем, что с ним случилось, но и он должен был сказать: «В лазарет», а третьего врача, самого молодого из трех, раненый унтер-офицер никогда не видал в полку раньше, поэтому к нему и не обратился. С большим презрением посмотрел он на свою всегда безотказно мощную, а теперь бессильную, тяжелую, ноющую руку и сказал ей проникновенно:
— Эх ты, сволочь несчастная! Нервы в тебе какие-сь нашлись, как у дамочки!
Глава пятая
На Пруссию
Когда прогремели револьверные выстрелы в Сараеве и возможность европейской войны уже нависла над умами дипломатов и генералов крупнейших стран Европы, генерал Янушкевич, ставший в скором времени начальником штаба верховного главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, говорил: «Если начнется война, нам придется, как в двенадцатом году, отступать от границ в глубь России».
Тогда не было уверенности в том, что с первых же дней войны в ней примет участие Англия, предполагалось, что Германия сможет и не держаться плана графа Шлиффена, а бросить против России, на Москву, большую часть своей пехоты, одновременно двинув свой могущественный флот против Петербурга. Притом Швецию видели уже в непременном союзе с Германией; австрийские же силы — всею своей массой направленными на Киев. Истощенная двумя балканскими войнами Сербия не считалась в русском генеральном штабе достаточно сильной, чтобы австрийцы выставили против нее больше четырех корпусов, и то резервных. Наконец, загадочным представлялось и поведение Румынии и Турции в первые дни войны: направленная против России работа немцев в той и другой стране не была, конечно, ни для кого тайной.
И вдруг гора упала с плеч в первую же неделю войны! Германия ринулась на Францию через Бельгию, верная плану своего военного авторитета; вследствие этого выступила Англия и заперла германский флот в Кильском канале; Швеция молчала; непосредственная опасность для Петербурга исчезла; и не только Москва, но даже и Киев оказался не под ударом, так как с первых же дней обозначилось распыление австрийских сил в трех направлениях веером: на северо-восток, на восток и на юг, против Сербии, а удар пятернею — это не удар кулаком.
Оказалось непредвиденное даже за месяц до начала войны большое у России превосходство в силах, с одной стороны, а с другой, — надо было выручать Францию, так как немцы стремились к Парижу. Поход на Пруссию стал необходим.
Этот поход был обусловлен, конечно, гораздо раньше. О нем великий князь Николай Николаевич, еще будучи только кандидатом в верховные главнокомандующие, не раз имел случай говорить с Жоффром; о нем император Николай подробно говорил с президентом
И, разумеется, верховный главнокомандующий германской армии и флота — Вильгельм — не оставил Восточную Пруссию беззащитной.
Правда, из восьми немецких армий семь были направлены против Франции, и только последняя, восьмая, бывшая под начальством генерала Притвица, должна была защищать Восточную Пруссию. Но это была сильная армия, и в нее, кроме корпусов полевых войск, входило несколько дивизий и отдельных бригад ландвера. Многочисленны были и гарнизоны крепостей, как Кенигсберг, Летцен, Грауденц, Торн, но и среди населения этой лесистой, озерно-болотистой, изрезанной в то же время во всех направлениях железными, шоссейными и прекрасными грунтовыми дорогами части Германии было много стрелковых и других обществ и кружков, в любое время готовых действовать как партизанские отряды по тылам противника, если бы ему вздумалось вторгнуться внутрь страны.
По своим размерам Восточная Пруссия не могла идти ни в какое сравнение с Россией, и, однако, немецкие стратеги не забывали скифского способа ведения войны в южнорусских степях. Когда, например, за 513 лет до нашей эры Дарий, царь персидский, с войском в 80 тысяч двигался берегом моря от устья Дуная, пользуясь помощью греческого флота, который вез продовольствие для его солдат, он с трудом дошел до устья Днепра и с большой поспешностью повернул обратно, пробиваясь через скопища скифов, зашедших ему в тыл.
Сорок с лишним лет в германской армии на тактических занятиях с офицерами в военных ли академиях, или в полках решались одни и те же задачи, — как окружать и уничтожать русские части, которые вздумали бы проникнуть внутрь Восточной Пруссии — страны с однородным и очень густым населением.
Однако спасти Париж можно было только движением на Берлин, а путь на Берлин лежал только через Восточную Пруссию, поэтому образован был Северо-Западный фронт, и главнокомандующим этого фронта был поставлен командовавший войсками Варшавского военного округа генерал-от-кавалерии Жилинский, который во главе двух армий должен был по директиве верховного главнокомандующего в кратчайший срок занять Восточную Пруссию, после чего взять направление на Берлин.
1-й армией его получил назначение командовать генерал-от-кавалерии Ренненкампф, 2-й — тоже генерал-от-кавалерии Самсонов. Ренненкампф перед войной был командующим войсками Виленского военного округа, Самсонов — Туркестанского.
Все трое были участниками бесславной войны царизма с Японией: Жилинский занимал пост начальника штаба наместника Дальнего Востока адмирала Алексеева; Самсонов, как начальник кавалерийской дивизии, отличился в бою при Вафангоу и выдвинулся, как способный генерал, а Ренненкампф, попавший еще при Драгомирове из Киевского военного округа на Дальний Восток за казнокрадство, прославился и там не столько военными подвигами, сколько грабежами, но зато вскоре по заключении мира зарекомендовал себя с самой лучшей стороны перед царем, как ревностный душитель революции в Сибири. Его карательные экспедиции заканчивались обычно лесом виселиц, которыми любовался истинный мастер казней, сам Ренненкампф. За эти подвиги он получил генерал-адъютантство. Он имел до двадцати родственников в Германии, и полное имя его было Пауль-Георг Карлович Эдлер фон Ренненкампф.