Пристав Дерябин (Преображение России - 4)
Шрифт:
Это могло бы льстить самолюбию Самсонова, если бы он не знал, что на него возлагается гораздо более серьезная задача, чем на Ренненкампфа. По данным разведки, главные силы немецкой 8-й армии сосредоточены были за линией Мазурских озер, и в то время как Ренненкампфу по директивам Жилинского предписывалось только обойти Мазурские озера с севера и взять крепость Кенигсберг, Самсонов должен был разбить главные силы фон Притвица, отрезать их от Вислы, обезвредить и потом идти на Берлин.
Чем больше, с каждым новым днем, в ставке главковерха и в штабе командарма крепла уверенность, что первые семь немецких армий все целиком прочно увязнут в Бельгии и Северной Франции, тем смелее и шире становились
Уже начали продвигаться к расположению войск 2-й армии гвардейские дивизии, в пути, как дано было знать Самсонову, находился один Туркестанский корпус. Появился проект о создании в Варшаве еще одной армии, по счету 10-й…
Выступление против Восточной Пруссии приурочивалось к пятнадцатому дню с объявления мобилизации, чтобы выполнить условие договора, и Самсонов не имел ни минуты отдыха.
Как-то утром, с очень тяжелой головой после жаркой душной ночи, он разбирал телеграммы на своем столе, пришедшие за ночь, и среди служебных попалась ему на глаза телеграмма из его имения под Елисаветградом от управляющего, латыша Апсита. Апсит писал, что он в отчаянье, так как для уборки урожая почти не осталось ни рабочих, ни лошадей — подвела мобилизация.
Еще только накануне в приказе по армии Самсонов писал, чтобы ни одного лишнего офицера и ни одного нижнего чина не было нигде в штабе и канцеляриях, чтобы всех зачисленных сверх штата отправляли в строевые части, а теперь вот его же управляющий, очевидно, полагает, что немедленно после его «отчаянной» телеграммы появятся в имении на уборке хлеба солдаты из 2-й армии… Самсонов скомкал телеграмму и бросил ее в стоявшую под столом корзину.
Петя Невредимов — брат врача Василия и студентов Саши и Гени, — только что окончивший институт инженеров путей сообщения, попал по мобилизации в часть, вошедшую в состав 1-й армии, а поскольку 1-я армия деятельно готовилась к наступлению на Восточную Пруссию, обильно снабженную дорогами, то инженеры-путейцы были ей настоятельно нужны, почему в школу прапорщиков откомандировать Петю не спешили.
На гимнастерке цвета хаки, как раз против сердца, красовался у Пети путейский значок, серебряный, гораздо более богатый по рисунку, чем университетский, и достаточно массивный для того, чтобы немецкая пуля его не пробила. Шутя Петя называл поэтому свой значок талисманом.
Ростом не выше Гени и своих младших сестер — Нади и Нюры, — он обладал счастливой способностью не быть особенно заметным в толпе и в то же время по-молодому зорко замечать все, что делалось кругом.
Саперная часть, в которую зачислили Петю, стояла в Вильне, где находился и штаб армии Ренненкампфа, поэтому водоворот надвигавшихся событий захватывал всех военных инженеров, а через них и Петю, к которому не относились, конечно, как к обычному «нижнему чину», хотя носил он погоны обыкновенного рядового.
В штабе армии была своя канцелярская работа, инженерной части — своя, конечно, неизмеримо меньшего размера, потому что была только маленькой частью штабной, однако старший начальник Пети — инженер-полковник Гладилин, человек не прижимистый, а, напротив, размашистый и даже веселый в своей среде, придя однажды из штаба армии и заливаясь хохотом (не злым, добродушным), рассказал своим офицерам:
— От Жилинского в один и тот же день два приказа! Приказ № 1: «Главнокомандующий приказал железных дорог не разрушать ввиду их необходимости при нашем наступлении». Конечно, подпись тут «Орановский» — начальник штаба Жилинского. Затем, не угодно ли, — приказ № 2, содержания примерно такого: «Германцы пользуются железными дорогами для перебрасывания и подвоза войск с одного фланга фронта на другой. Посему главнокомандующий,
У Гладилина было и без того широкое и плоское лицо, так что Петя Невредимов задавал уж одному прапорщику запаса в своей роте вопрос — не сидела ли на этом лице кормилица Гладилина, когда он был младенцем; когда же инженер-полковник во всеуслышанье хохотал над приказами о немецких железных дорогах, то вместо лица получился какой-то красномясый круг с разными ненужностями вроде вздернутого носа, длинной щели рта и черточек вместо плотно прикрытых веками глаз.
Пете не нравилась эта насмешка над приказами, хотя бы один из них и отрицал другой. Он вообще был настроен серьезно с первого же дня мобилизации. Так же серьезно он относился и к ружейным приемам, которым начал учить его в инженерной роте приставленный к нему «дядька», ефрейтор Побратимов.
— Слу-шай, на кра-ул! — командовал ему истошным голосом диковатый с виду дядька.
И Петя старательно, не дыша при этом и стараясь стоять как бы вросши в землю, делал в три приема «на караул».
— К но-ге-п! — почему-то непременно прибавляя совершенно излишнее «п», командовал дядька. И Петя трудолюбиво опускал в два приема винтовку к правой ноге.
Вообще к ружейным приемам Петя оказался настолько понятлив, что Побратимов не решился даже обучать его «словесности», то есть тому, «что есть знамя», «какой генерал считается старше — дивизионный или же бригадный», «кому и как отдается честь»… Он просто дал ему замасленную и истрепанную «Памятку новобранца» и сказал:
— Как вы несравнимо грамотнее, чем я, то вот это вам, тут все есть в этой книжке, читайте сами, а я после того вас спрошу.
Петя не мог не оценить такой деликатности, вник в «Памятку новобранца», подивился заматерелому, не поддавшемуся времени языку этой книжонки и, как ему показалось, усвоил всю ее премудрость за двадцать минут. Однако действительность скоро показала ему, что теория — одно, а практика — совсем другое.
Вильна была переполнена военными до того, что штатские на ее улицах, особенно на главных, совершенно как-то затеривались, еле были заметны.
Офицеры младших чинов, разумеется, преобладали в числе, но много попадалось и капитанов, и штаб-офицеров: подполковников, полковников. И если капитанам, как обер-офицерам, рядовой Невредимов должен был при встрече только козырять за четыре шага и исправно «есть глазами», проходя мимо и держа руку у своей бескозырки, что он научился делать, то штаб-офицерам, а тем более генералам, он должен был делать фронт, что оказалось гораздо труднее.
И если он все же постиг эту мудрость, делая фронт своему дядьке на дворе, перед казармой, то улицы Вильны, на которых он в первый раз появился один, получив отпуск в воскресный день, весьма его затруднили: то и дело приходилось поднимать руку и при этом вглядываться в толпу на тротуаре, двигавшуюся навстречу, чтобы не опоздать сделать это еще и еще раз.
Но офицеры, кроме того, ехали посреди улицы в экипажах и открытых автомобилях, нельзя было пропускать и их, тем более что вот именно в экипажах и машинах чаще всего и можно было увидеть штаб-офицера или генерала.
Петя нарочно жался поближе к домам, где его заслоняли от улицы другие, но он совершенно упустил из виду, что в Вильне в то время на главных улицах разгуливать нижним чинам не полагалось, и это упущение оказалось для него погибельным: он не успел сделать фронт генералу с длиннейшими рыжими усами и толстым багровым носом, медленно ехавшему в новеньком вместительном автомобиле, и генерал это заметил и приказал своему шоферу, унтер-офицеру, остановиться.