Пристрелочник
Шрифт:
Я уже говорил: из всех местных насельников только славяне умеют делать и крутить гончарный круг. Хоть какой-то, хоть — самый уродливый.
Ошалевшие от вращения кривичами комков глины, туземные жители перестали плести свои уникальные женские цацки: дугообразные головные украшения из конского волоса и полосок кожи, спирально оплетенных бронзовой проволокой. У других финских народов такой визажизм отсутствует. А главное: стали укладывать покойников головой на запад. По-славянски. А не на север, как все финны.
Другой «фигурный болт» этого народа — кони.
Селища муромы располагались
Мурома единственный угро-финский лесной народ, который массово хоронил человека с его конём. Как привычно для, например, тюрок или готов. Но они пошли дальше: стали хоронить коней и коров отдельно. Самих по себе, без хозяина. Известно 96 таких погребений в 11 могильниках. Две трети — молодые кони, которых еще не могли использоваться для верховой езды; их и погребали без сбруи.
В принципе, скотские жертвоприношения — весьма распространены. Говорят, что Пифагор, когда доказал свою теорему, устроил празднество, на котором отблагодарил богов, зарезав 100 быков. Хотя сам был вегетарианец. «С тех пор все скоты плачут, услышав о математике».
«Лошадиность» культуры подчёркивается погребениями коней с женщинами. Без мужчин, но с жеребцами. Похоже, никто больше так женщин не хоронил.
Пример: женская могила, браслеты, перстни, нагрудная бляха с дверцей, серебряная чаша. Кости и зубы коня покрыты берестой, на которую положены украшения сбруи.
Чем-то напоминает селфи: вот я — в бриллиантах, вот моя болонка — в рубинах.
А вот пахать мурома не умела. Да и мотыжить — не любила. Земледелие — факультативно.
Цветная металлургия, как у мари — женское дело. Лет 200 назад появляются и кузнецы по железу — к аборигенам присоединились кривичи, потом словены. Странно: славянская колонизация в этих местах шла снизу, от устья Оки и Клязьмы, а не сверху — вятичи не дошли даже до Старой Рязани.
Это были мирные отношения. Мурома, прежде впитавшая в себя группы балтов, тюрок и мордвы, сама довольно быстро ассимилировалась: практически все захоронения на территории Муромского края у славян и у мурома общие.
Я уже говорил о своеобразии славянского расселения. При наличии огромных слабо-используемых пространств резаться по теме: «кто у кого в порах» — непривлекательно.
Здесь, в нижнем течении Оки, добавлялись ещё пара причин.
Мурома ориентировались на скотоводство, славяне — на пашенное земледелие. Это устраняло часть точек возникновения конфликтов. Хотя, конечно, конкуренция в части «ловов» — звериных и рыбных, общих занятий всех жителей — оставалась.
Племена здешних угро-финнов строятся не по кровному родству, а по принципу соседства. У германцев родовая община сменилась соседской только в ходе Великого переселения народов. У муромы и мари это — изначально. Поэтому приступы ксенофобии: «он — чужой крови!» — не типичны.
Второй маркер системы «свой/чужой» — религиозный — тоже не играл существенной роли. Разноплеменные группы приходили всегда со своими богами. Постоянное присутствие иудеев-хазар, мусульман-булгар и разнообразных тюрок-тенгриан
Славяне технологически превосходили аборигенов. Что создавало почву для взаимовыгодной торговли. И очень злило других «технологически продвинутых» — хазар и булгар.
«Здоровая конкуренция — когда мне здорово. А конкуренты — все вымерли».
Походы булгар на Суздаль, выжигание Мурома — носили оттенок «оздоровления конкурентной среды». В булгарском понимании. С обычными, для средневековья, грабежом и резнёй всех не убежавших.
Мурома, в силу более выгодного экономического положения, была наиболее продвинутой частью местных угро-финнов. Наиболее сытыми, наиболее повидавшими разного и разных. Самыми умными. Поэтому они стали «русскими людьми» в числе первых.
Та же мещера, особенно в части тех родов, которые долго бедовали в болотах, вылезли оттуда с немалым запаздыванием, сохранила какие-то отличия, хотя бы — специфическое ругательство в свой адрес, до конца 19 века.
Национализм — от нищеты? Когда нечего жрать — остаётся только радоваться: мы — не такие? У древних греков патриотизм на другом конце имущественного спектра: когда у человека всё есть, когда он обеспечен и успешен «… и последнее, что можно пожелать — гордости за своё отечество».
Племена муромы славянизировались. Но вслед за первыми княжескими походами в эти края, вслед за падением «столпа» здешнего мира — хазарского каганата, в Муром пришла христианская проповедь.
«Мы к вам заехали на час, Привет, бонжур, хэлло! А ну скорей любите нас, Вам крупно повезло! Ну-ка все вместе Уши развесьте, Лучше по-хорошему Хлопайте в ладоши Нам!».В отличие от добровольности на концерте «Бременских музыкантов», в христианстве — тотально. «Кто не со мной — тот против меня». Остальных… «Лучше по-хорошему хлопайте в ладоши!».
Народ не сильно возражал: «крестьянскую вшу княжим мечом — не зарубишь, крестом православным — не задавишь». Но местные вятшие…
Кого заботит хлеб насущный, кого — посмертие по понятиям. По местным сию-минутным племенным понятиям. И личный кусочек проистекающей из этих «понятий» — власти. Над вполне земным «хлебом насущным».
Сын Крестителя юный князь Глеб столкнулся с жестоким сопротивлением. Что не ново.
Так возражали вятшие, жрецы, фанатики и примкнувшие к ним — у словен в Новгороде, кривичей в Суздале, меря в Ростове, во множестве славянских и не-славянских племён по всей Русской Равнине. Так сопротивлялись исламу Аламуша булгары и суваши на Волге.
Родственный всему этому конгломерат в Муроме повёл себя аналогично:
«И егда приде святый Глеб ко граду Мурому, и еще тогда невернии быша людие и жестоцы, и не прияша его к себе на княжение и не крестишася, но сопротивляхуся ему. Он же отъеха от града 12 поприщ на реку Ишню и тамо пребываше до преставления святаго отца его».