Пристрелочник
Шрифт:
Церковный колокол небольшого размера, упавший со сгоревшей колокольни, приглянулся предводителям. Они публично выдрали из него язык. А само изделие надели на голову Аггея.
Рановато: манеру уничтожать заключённых «шляпами железными» относят к маме Ивана Грозного Елене Глинской, которая за полгода таким инструментом насмерть ухайдокала 47-летнего брата покойного мужа — Андрея Старицкого. Чтобы не мешал молодой вдове находить утешение в объятиях женатого фаворита. Ну и, заодно, самовластно управлять Русским царством. Например: чеканить первую московскую монетку.
Колокол
Снова ничего нового — напоминает эпизод из Бабеля:
«Акинфиев завернул тогда рубаху. Дьякон стал перед ним на колени и сделал спринцевание. Потом вытер спринцовку тряпкой и посмотрел на свет. Акинфиев подтянул штаны; улучив минуту, он зашел дьякону за спину и снова выстрелил у него над самым ухом.
— Наше вам, Ваня, — сказал он, застегиваясь».
Разве что — револьвера нет. И — спринцовки.
Аггей не мог точно сказать — сколько времени он пробыл в таком «колокольном» состоянии. Сначала его спрашивали о каких-то кладах, которые, почему-то, должны быть зарыты церковниками. О «тайных христианах», которые, с чего-то, должны были существовать среди людей, живущих в православном княжестве. О секретных планах князя Юрия и Ионы Муромского. Как будто они с сельским дьяконом совет держали.
Он молчал, и его мордовали.
Его бы замордовали до смерти, но среди других пленных, из числа бывших его прихожан, нашлись добрые души, которые промывали и перевязывали раны, подкармливали и поддерживали. Все они были вскоре убиты.
Наконец, «конюхи солнечного коня» вдруг засуетились и потащили его куда-то. Хотели прирезать, но нести колокол никто не захотел. Был пеший марш, в котором Аггей сбил в кровь ноги.
— Одной святой молитвой спасался. Молился и шёл, молился и шёл. Об одном просил: чтобы не упасть. Ибо — не встану.
Потом — плаванье по реке, бегство со всеми с плота. Оставлять его в живых никто не собирался. Но мучители отвлеклись на действия моих людей, стаскивающих дощаники с мелей. Аггей ухитрился стащить у одного из раненных мятежников нож, освободиться от «шляпы» и сбежать. С острова — не убежишь, закопался в песок, ожидая погони и смерти. Увидел нас и выскочил.
Если сильно конспективно — вот так.
Смотреть — не может. Глаза привыкли к полутьме, даже неяркий свет — болезнен, постоянно слезятся глаза. Правое ухо не слышит — с этой стороны чаще били палкой по колоколу. Ноги… язвище. Да и сам весь… непрезентабелен.
— Убей меня, Воевода.
Здрас-с-сте!
— А зачем тогда муки принимал? Мог же этих… «конюхов» раздразнить — они бы сразу убили. Без всех твоих мучений.
— Нет. Нельзя. Они бы там и бросили. Диким зверям на съедение. А ты меня похоронишь правильно. С отпеванием. Может, и сорокауст закажешь. На помин души. А жить я не хочу и не могу. Били они меня сильно. Отбили всё.
Нет, не всё. Лужи под тобой нет — почки функционируют. Зубов… кашку можно.
— Мне поп нужен. Пойдёшь?
— Нет. Сил моих
— Не гневи господа. «Пока живу — надеюсь» — слышал? Про покровителя своего, пророка Аггея забыл? «И было слово Господне через Аггея пророка: обратите сердце ваше на пути ваши. Взойдите на гору и носите дерева, и стройте храм… Вы сеете много, а собираете мало; едите, но не в сытость; пьете, но не напиваетесь; одеваетесь, а не согреваетесь; зарабатывающий плату зарабатывает для дырявого кошелька. Ожидаете многого, а выходит мало; и что принесете домой, то Я развею. — За что? говорит Господь Саваоф: за Мой дом, который в запустении, тогда как вы бежите, каждый к своему дому».
Я хотел повернуть ему голову, потянулся к его лицу… Но воздержался: неровная, серыми редкими клочками торчащая борода, на опухшем лице, выглядела… нехорошо.
— Обернись. Вон — гора. На ней — дом мой. Город, рекомый Всеволожском. «Взойдите на гору и носите дерева, и стройте храм». И храм там будет. Но кто укрепит души ослабевшие, кто насытит страждущих — словом добрым? И кому, как не тебе, претерпевшему муки от «конюхов солнечного коня», подобных которым есть немало в здешних землях, возвысить голос? За мой дом, за место, которое пока ещё — в запустении? «Тогда как вы бежите, каждый к своему дому».
Он ошалело смотрел на меня, нервно сглатывал, пытался понять.
Тяжело? — Понимаю. Здесь Дятловы горы, какое-то мелкое селение, пограничная крепостица. Отнюдь не Иерусалим, не Второй храм, о котором говорил иудеям пророк Аггей.
Но я нахожу ассоциации. И заставляю их работать. Ассоциациями — душу, душой — тело.
— Я не бегу к своему дому. У меня его нет. Сожгли. И никого моих — нет. У-убили… Я прошу смерти. Мне… я больше не могу.
— А я говорю: ты бежишь! Ты бежишь к престолу царя небесного. В сияющие чертоги святых мучеников. Но кто будет строить дом здесь? Кто взойдёт на гору и будет носить дерева? Или поможет труднику, несущему тяготы — добрым словом? Всё ли возможное ты сделал? Ответь не мне — себе самому. Обрати сердце твоё на пути твои.
Мне крайне нужен легитимный поп во Всеволжске. Нужно каноническое отпевание. Много раз. Скоро, как я чувствую — потребуется венчание. Безусловно — молебны и освящение. По каждому строению. Водосвятие — в дни престольных праздников, еженедельно в четверг вечером, «а также вообще во всякое время в храмах, домах, на полях и на всяком месте, по желанию священнослужителей и верующих».
Большинство моих людей — более-менее православные верующие люди. Что я сам по этому поводу думаю… моё дело. Их вера — часть их свойств. Не использовать что-то имеющееся — потеря. Ослабление моей силы. Нам всем грядут… тяжёлые времена. Без «политрука», без утешителя и исповедника… Я буду иметь дополнительную кучу межличностных, внутри-коллективных конфликтов. Которые снизят управляемость и производительность. Нужен профессионально подготовленный «слушатель» и «говорун». Ко всем моим технологиям, знаниям, ресурсам — нужен энтузиазм. Состояние возбуждённых душ. Для этого необходим «возбудитель». Не «конский» — душевный.